– Я помню, помню. Слушай, облик этой Светланы я светлым бы не назвал, – скаламбурил Валера. – Хоть и сдала она этого Юрика, но мне она представляется непростой.

– Я и сам то её подозреваю, то жалею! – сознался я верному другу и сразу почувствовал невероятное облегчение.

– А чего её так уж жалеть? – поинтересовался Панин. – Баба верченая, да и играет в мужские игры. Бизнес – не женское дело.

– А что сейчас сугубо женское, Валера? Эта баба заработать старается, не хочет жить в нищете, – выкинул я аргумент. – А жалею, потому что порой думаю, не запугивает ли кто-то именно её, убирая людей таким образом? Может, жалею – не совсем правильное слово… Опасаюсь за неё – так точнее.

– А она что, молчит?

– Говорит, прямых угроз ей не было, – пожал я плечами.

– Такое чувство, что есть нечто такое, чего мы не знаем и упускаем из виду, – сказал Валера.

– Вот именно! – согласился я. – Мне это ощущение просто каждый день покоя не дает! А главное, ведь, сколько я следил за Светланой, а чего-то недоглядел.

– Да, хорошо бы поговорить с этим Виктором! По-мужски.

– Вот-вот, – опять согласился я.

– Я думаю, что про Киев Марьяна больше никому не скажет, – предположил Валера. – Ты просто взял её врасплох. А теперь она будет молчать.

– Да, она, похоже, займет позицию под девизом «моя хата с краю», и следствие пока будет топтаться на месте, – подхватил я.

– С информацией о киевской тете ты оказался на шаг впереди, – опять с намеком сказал мне Валера, и я понял, что он подводит меня к определенному решению.

– Так это же не точно! Там Виктор или нет, еще неизвестно!

– Не зря, ой, не зря Марьяна сразу сказала именно про Киев! Нутром чую, – гнул свою линию упрямый Валера.

– Да она та еще штучка, эта Марьяна! – высказал я, не пытаясь скрывать свое раздражение. – Конечно, мы теперь не имеем права вызывать людей на допросы, но зато у нас есть законная возможность питать неприязнь к некоторым особам!

– Ты слишком строг к ней! Хорошая девушка, с хорошими формами, – мечтательно произнес Панин, очерчивая руками в воздухе изгибы женской фигуры. – Я вот староват, а ты мог бы с одной из подруг закрутить, ух!

– Тебе же Анна больше приглянулась! – подначил я друга.

– Она мне очень нравится, это точно, – простодушно согласился Панин. – Но это же не значит, что я должен других не замечать!

– Что, Валер, считаешь, надо в Киев съездить?

– А почему бы и нет? У нас уже тепло, а там-то погодка, точно замечательная, – глядя в небо и щуря глаза, лукаво ответил мне Валера. – Если это все Виктора рук дело, тормознуть надо парня. Как бы чего еще сгоряча не натворил.

– Тогда надо ехать срочно.

– А я здесь за нашими девушками присмотрю. Покатаюсь, понаблюдаю.

– Что, пойдем?

– Да, пора.

– Со Смоленской поедем?

– Можно и со Смоленской.

И мы с Паниным опять возвратились на Старый Арбат и направились к станции метро Смоленская. Идти доводилось не по прямому пути, а огибая стайки людей и все же постоянно наталкиваясь на кого-то. Так, петляя, мы прошли мимо пестрых лотков с матрешками и шапками-ушанками, мимо мрачноватого здоровяка йога, который заглатывал огонь на забаву ликующей толпе. В самом конце улицы худощавая поэтесса старательно читала свои стихи высоким, срывающимся голосом:

Я совершенно не старался запомнить этот скороспелый опус. Меня трудно заподозрить в излишней сентиментальности, да и в правилах рифмоплетства я не разбираюсь. Позднее я не раз удивлялся, как эти строчки сами впечатались в мое подсознание. Хрупкий облик некрасивой девушки, как символ тревожной предосторожности возникал в моих мыслях еще не раз. Может, она для того и стояла там, на Арбате, возле дома № 46? Как знать, как знать.

* * *

Светлана Шабанова переживала не лучшие дни. Смерть Валентины Михайловны потрясла всех, кто знал эту милую женщину. Она словно рассекла действительность надвое – до и после. Исчезновение Виктора вызывало досадное недоумение. Состояние скорбной подавленности ощущалось в офисе, и с этим ничего нельзя было поделать. В произошедших событиях таилось нечто такое, что задевало всех работников небольшой фирмы, но каждый переживал это по-своему. Такое излечивает только время.

Ежедневная близость к месту ужасного преступления угнетала. Разговаривали мало, вполголоса, почти шепотом, а на склад старались заходить как можно реже. Прекратились оживленные чаепития с домашней выпечкой и прочей снедью, словно у всех разом пропал аппетит. Светлане не в чем было упрекнуть своих подчиненных, но она замечала, что Римма, бухгалтер Галина и даже Слава Ярушин, который выручал её больше всех, с нескрываемым облегчением покидают офис. Ей же самой было невозможно предаваться унынию. Приходилось организовывать работу, уплотнять обязанности каждого и всем своим видом показывать им, что жизнь продолжается и надо действовать, несмотря ни на что.

А между тем у неё тоже случались такие острые минуты, когда щемящая тоска наваливалась, и ей малодушно казалось, что ничего хорошего в её жизни уже не произойдет. Дни тянулись серые и монотонные. Она изводила себя самокопанием, пытаясь вновь обрести ясность и душевное равновесие.

Светлана вдруг отчетливо поняла, что близких людей можно лишиться совершенно неожиданно, в одночасье. Болезни и преждевременные кончины могут приключиться с каждым. Ей удавалось неплохо зарабатывать, но именно здоровье и душевный покой отныне интересовали её больше всех других видов собственности.

Смерть противоречила всем её принципам. Вся её жизнелюбивая натура восставала, инстинктивно выискивая истоки радости для собственной подпитки. Одним из таких источников Светлана всегда полагала свою семью. События последних дней затронули в ней какие-то потаенные струны глубинной психики. Она укоряла себя за то, что уделяла мало внимания своим близким людям. Ей повсюду мерещились опасности, способные разрушить комфортный, привычный мирок. Она досадливо ловила себя на том, что подсознательно воспринимает последние события как прелюдию к какой-то еще большей драме.

Олег по-прежнему оставался в больнице, и его состояние пугало своей непредсказуемостью. Светлана навещала мужа в разное время, как получалось, не взирая на установленные часы визитов, но чаще всего это ей удавалось во второй половине дня. Приходилось всегда возить с собой белый халат и тапочки.

Возвращались из банка. Светлана неожиданно попросила водителя подъехать к больнице. Привычно накинув халат в вестибюле, она направилась по длинным больничным лабиринтам в палату к мужу.