кашель. Фогт тоже упоминал, что здоровье санитара ухудшилось. Да и сам Гуго слышал, как тот сопит и кашляет. Выходит, любовником Бетании был Берт. Вот какого немца она любила.

– Благодарю вас, на этом, пожалуй, все.

Покидая теплую аптеку, Гуго думал об опухшем лице Берта. Безжалостный Фогт, изредка способный на человеческие поступки, все знал. Поэтому и отправил Бетанию в больницу, а не в Биркенау. Наверное, чувствовал, что в долгу перед немцем, которого не смог защитить от избиений и практически верной смерти.

– Полагаете, убийца – Берт? – спросила Адель.

Утонув в водовороте мыслей, Гуго почти забыл о девушке.

– Мне надо еще подумать.

Они молча шли по улице. Небо на западе зловеще пламенело. Гуго понимал, как нервничает Адель. Та шла в ногу с ним, робко поглядывая снизу вверх. Боялась за жизнь друга.

Они как раз поравнялись с кухней, когда на плац вышел оркестр. Музыканты расположились поодаль, чтобы заключенные, вернувшись с работы, могли промаршировать под звуки музыки. Тут же показались темные колонны сгорбленных фигур, еле переставлявших ноги. Кто-то упал. К нему подскочил капо, пнул в бок, поднял за шкирку, втолкнул обратно в строй. Бедолага потерял сабо и теперь стоял босой ногой в снегу, стуча зубами от холода. Гуго вспомнил умирающего отца Йоиля и в очередной раз почувствовал полное бессилие.

– Я знаю Берта много лет, – пролепетала Адель. – Он не убийца.

Гуго вытащил из кармана подвеску, показал ей.

– Узнаете?

Именно Адель выпытывала у Йоиля, не находил ли он чего-нибудь странного в кабинете Брауна. Золотая финтифлюшка обжигала ладонь, словно очередная улика против Берта.

– Нет, – помотала головой Адель. – Где вы это взяли?

– Йоиль нашел в кабинете Брауна. Она принадлежит Берту?

– Нет.

– Значит, Бетании…

– Невозможно, – возразила Адель. – У нее отняли бы сразу по прибытии в лагерь.

– Могла спрятать.

– Ну, предположим. Однако вы забываете, что она еврейка.

– И что с того?

– Для нее логичнее было бы носить подвеску с ивритской буквой «б», не находите?

Гуго сжал подвеску в кулаке. А девушка не глупа. Такая, пожалуй, доставила бы берлинскому преступному миру немало неприятностей.

– А если ей это подарил кто-нибудь из христиан? Тогда буква была бы латинская. Могли Берт и Бетания познакомиться еще до лагеря?

– Не знаю. Она прибыла в Аушвиц летом. Почему вы спрашиваете?

– На обратной стороне выгравирована дата – четвертое декабря тридцать первого года. Видимо, памятная дата, некий особенный день. Встреча? Свадьба?

– Хотите сказать, Берт и Бетания были любовниками с тридцать первого года?

– Просто выдвигаю версии.

– А если подвеску потерял не убийца, а уборщик?

– Думал и об этом, разумеется.

– Вдову спрашивали?

– Говорит, не их.

Гуго вздохнул и свернул к столовой. Шмыгнув носом, Адель побрела дальше. Потом ее шаги стихли, и она спросила:

– Хотите поужинать вместе?

Гуго не смог удержать довольной улыбки. От ее неожиданного предложения стало радостно – он не надеялся испытать подобное чувство в Аушвице.

– Бетания в лазарете, Берт в тюрьме, – попыталась оправдаться Адель. – Осмунда, ясное дело, не будет. Бетси шарахается от меня, как от прокаженной. От наших с вами разговоров мне сделалось грустно и…

– Конечно, – прервал ее Гуго. – Я с удовольствием с вами поужинаю.

31

Адель вошла, толкая перед собой столик на колесиках с двумя подносами. Колесики отчетливо скрипели.

– Еда не совсем такая, как в офицерской столовой, – извиняющимся тоном сказала она, – но есть можно.

Переставила подносы на стол.

– Пахнет вкусно. – Гуго подождал, пока медсестра не сядет, и попробовал суп. – А где сейчас Осмунд, по-вашему?

– Наверняка с Брунгильдой, – ответила Адель, в свою очередь отправляя в рот ложку супа. – Или празднует.

– Что празднует?

– Повышение.

Гуго ослабил узел галстука, удобно откинулся на спинку стула, вытянул здоровую ногу и вопросительно посмотрел на Адель.

– Какой мотив сильнее: карьера или любовь? – спросила она, отломила кусочек хлеба, обмакнула в бульон, прожевала и принялась машинально сгребать пальцем крошки. – Сегодня он объявил, что мы вернемся к работе над старыми программами. Та же группа, те же методы, только руководитель теперь он. Осмунд получил письмо за подписью рейхсфюрера Гиммлера с разрешением продолжать работу Брауна по генетическим болезням.

Гуго отложил ложку, скрестил руки на груди и перевел взгляд с девушки на окно, прикрытое ставнями. Гудела печь, в комнате было довольно жарко, по запотевшему стеклу медленно стекали капли.

– Преступник действовал на эмоциях. Будь это по холодному расчету, он не совершил бы некоторых ошибок.

– У Осмунда имелся и чувственный мотив, – возразила Адель. – Связь с фрау Браун.

– Верно. Таким образом, у него два мотива. – Гуго потер руками лицо.

Он не успел утром побриться, и теперь щетина зверски колола пальцы.

– И что тогда не сходится?

– Ваша попытка отвести подозрения от Берта похвальна, – искренне ответил Гуго. – Однако Бетания очень страдала по вине Брауна. Если бы моя любимая перенесла то, что перенесла она, я бы тоже пошел на любое преступление.

– Тем не менее что-то не дает вам покоя?

– Теперь вы допрашиваете меня?

– Вовсе нет. Подставляю дружеское плечо.

– Сегодня я видел отца Йоиля. Он мучительно умирает.

Гуго тяжело вздохнул. На лоб набежали морщины, он заскрипел зубами. Аппетит сразу же пропал, и Гуго отодвинул тарелку.

– Это ужасно, – сокрушенно сказала Адель.

– Они мне сказали, что ждут, когда тот помрет. Не позволяют даже умереть по-человечески. Просто ждут, чтобы болезнь и голод сделали свое дело. После чего соберут свою жатву. Приедет грузовик и отвезет трупы в ров. Что мне сказать Йоилю?

– Скажите, что не нашли его родителей, – неуверенно посоветовала Адель; ее грудь поднималась и опускалась под сестринской формой.

– Почему они не бунтуют?!

Девушка в упор смотрела на него горящими, словно факелы, глазами. Гуго захотелось прямо спросить, кому предназначались щипцы с запиской.

– Я знаю, что на «Унион-верке» можно раздобыть порох, – продолжил он, решив проследить за ее реакцией. – А потом и восстание поднять. Сколько для этого понадобится пороха? Думаю, совсем немного. Граммов восемнадцать хватит?

Адель вздрогнула, задетая за живое, и поднялась, с грохотом отодвинув стул.

– Откуда у евреев подобная сила духа? – пробормотала она, беря себя в руки.

Девушка подошла к шкафу, открыла дверцу, начала рыться на полках, явно пытаясь тянуть время. Гуго понял, что она, как и Берт, надеется в одиночку противостоять чудовищу Аушвица.

– Не бунтуют, потому что они унтерменши, вот и все, – быстро добавила Адель. – Недочеловеки, неспособные постоять за свободу. А тот, кто не может бороться за свободу, недостоин и жизни.

Гуго наблюдал за ней, вытянув под столом обе ноги. Адель завела нацистскую шарманку, однако ее зрачки оставались