– Шухи, найди, – Гург приказывает.

– Рембо пусть ищет.

Гург сердится:

– Э, падарналат, не огрызайся. Иди выполняй!

Шухи на задний двор кетмень искать уходит. Гург-волк отцу говорит:

– Уважаемый, вас, оказывается, ещё учить надо. Рядом с такими злыми соседями живёте, наверное, сами от них заразились. Разве не знаете пословицу: «С дурным поведёшься – дурным станешь, с добрым – сам расцветёшь»? Зачем плохих людей выгораживаете? Надо всегда честно поступать. Надо правду говорить! Если неправду скажете… Ваш сын у нас служит. Сына пожалейте. Вот тут рядом его товарищи стоят. Если вы обманывать станете, парню стыдно за вас будет. Как ему с товарищами жить? Не сможет он жить…

Отец стоит, молчит. Вниз, на землю смотрит, даже на меня глаза не поднимает. Я будто на две половины разрываюсь: отцу помочь хочу – что сделать, что сказать, не знаю.

Гург-волк отцу:

– Ну, всё! – говорит. – Короче, мужик, ты понял. Никуда не уходи. Командир придёт, правду ему скажешь. Ребята подтвердят.

Отец, голову опустив, молчит. Даврон приходит. Спрашивает:

– Кто?

Ребята молчат. Отец тоже молчит. Гург говорит:

– Даврон, мы пришли, они мёртвые были. Вот этот мужик, – на отца указывает, – всё видел. Мужик говорит, Рембо во двор зашёл, воды попросить, а эти, – на мёртвых Зухро и Салима указывает, – точняк, что-нибудь нехорошее подумали и на него с ножом, с кетменём набросились… Мужик говорит, Рембо убивать не хотел. Рембо жизнь свою защищал…

Даврон отца спрашивает:

– Так было?

Отец головы не поднимает.

– Да. Так было, – с трудом, едва слышно выговаривает.

Даврон:

– Пон-я-я-я-я-тно, – говорит.

В это время Шухи-шутник с заднего двора выскакивает, кетмень тащит, ухмыляется.

– Вот оружие, – кричит, – с которым убитый мужик на Рембо напал!

Ребята смеются. Рембо:

– Э, Шухи, пидарас! Я твою маму таскал! – кричит. – Даврон, пусть меня Бог убьёт, я просто воды попросить зашёл. Ничего плохого не хотел.

Даврон кивает.

– Ладно, – говорит. – Бывает… Автомат ему отдай, – говорит, на Шухи кивает.

Пистолет на ремне поправляет, говорит:

– Иди за мной.

Уходит. Ребята за ним следом со двора выходят. Я чуть не плачу, отцу говорю:

– Дадо…

Он головы не поднимает.

– Уходи, Карим… Не задерживайся… Иди…

Шестнадцать тридцать четыре. Вывожу Рембо на край площади.

Площадь – небольшая продолговатая терраса на окраине кишлака. С северо-восточной, длинной стороны – крутой обрыв к реке. С юго-запада – отвесный горный склон. Почти вертикальная стена. У подножия стены – мечеть из грубого камня.

Троим бойцам приказываю:

– Вы – туда.

То есть к северной стене мечети, где кучкуется охрана Зухура, десять человек. Охранять пока не от кого. Зухур таскает «гвардейцев» с собой ради престижа.

Торможу Рембо:

– Стоять!

Гургу:

– Останешься с ним.

Перед началом митинга поставлю обоих перед строем и прикажу Гургу расстрелять Рембо. За нарушение приказа. Пусть выбирает: или кончает мутить воду, или – пуля… Пора кончать с бардаком в отряде, блатной контингент наглеет с каждым днём. Не факт, но Гург, возможно, откажется. Корчить из себя пахана не позволю. Охотников уложить его заодно с Рембо – немало. Если прогнётся и расстреляет, его авторитету среди духов конец. Даст малый повод, ликвидирую. Без Гурга душманы притихнут, как зайчики.

Зухур стоит у северо-восточного угла мечети. Красуется при полном параде: в камуфляже и со змеёй. Позади – амбалы-телохранители, Гафур и Занбур. У стенки жмутся местные власти: раис и какой-то старик. Гадо, младший Зухуров братец, – как всегда, в стороне. Слева. Демонстрирует независимость.

Подхожу к Зухуру, информирую:

– Соберётся народ – расстреляю. Вон того, в бронежилетке.

Он, недовольно:

– Этого?! Не надо. Зачем? Солдат мало. Зачем людей тратить?

Объясняю:

– Нарушил приказ. Убил двоих местных.

Он, важно:

– Не спеши, Даврон. Разобраться надо.

Зовёт Рембо:

– Иди сюда!

Рембо подходит по-блатному развязно.

– Что такое? – спрашивает Зухур. – Что натворил?

Рембо усмехается нагло:

– Ничего не натворил. Всё нормально. Пусть Даврон скажет. Он в том дворе был…

Разворачиваюсь, засаживаю ему в рыло. Вопит:

– За что?!

– За всё. Это аванс. Распишись. А пулю получишь… – сверяюсь с часами, – ровно через двадцать минут. В шестнадцать пятьдесят шесть.

Рембо:

– Почему через двадцать?! Почему пулю?! Я в тот двор просто так зашёл. Зухур, скажи ему, да…

Зухур, важно:

– Зачем в людей стрелял? Если дехкан убивать, кто работать будет?

– Кого я убил?! Не убивал я!

– Даврон сказал, ты двоих застрелил.

– Они первыми напали. Что делать?! Ждать, пока меня кончат? Ребят спроси. Все знают, как было…

Зухур задумывается. Я не вмешиваюсь. Хочет в судью играть, пусть поиграет. В любом случае, Рембо – не жилец.

– Ладно, на первый раз прощаю, – решает Зухур. – Иди. Провинишься – больше не прощу.

Рембо отходит. По направлению к мечети. Я ему вслед:

– Не туда! Стой с Гургом, в стороне.

– Понимаешь, – говорит Зухур, – это политика. Расстреляем его – наши люди обидятся…

– Хочешь сказать, твои люди…

– Почему так говоришь? Никаких «твоих» – «моих» нет. Все одинаковые.

Врёт, как обычно. Сам уламывал меня взять в отряд его личную «гвардию». Я промолчал, что Сангак о том же просил. Позже обнаружилось, что половина его гвардейцев – блатные. Мне плевать, кто они. Но соблюдать дисциплину заставлю. Говорю спокойно, без нажима:

– Твои дела – это твои дела. Но в командование отрядом не лезь. За меня не решай. Будет, как я сказал…

Он вскидывается:

– В этом ущелье я хозяин.

Соглашаюсь:

– Хорошо, бери командование на себя. И следи, чтоб твои басмачи друг друга не сожрали. И тебя заодно…

Он, недоверчиво:

– А ты?