— Как же вы, господин Мякин, собрались спать? — снова прошептал профессор. — Вы же давеча нам сообщили, что совсем не спите.

Мякин твёрдо решил отмолчаться.

— Значит, вы ввели нас в заблуждение, — продолжил профессор. — Это нехорошо. Заблуждающийся человек крайне опасен. Вы представляете, что вы сотворили?

У окна послышался храп.

— Ну вот, сначала шёпот, потом симфония инструментальщика, — тихо произнёс бухгалтер.

— А мне наплевать, хоть ураган! — добавил седой. — Пусть хоть всё рухнет вдребезги, лишь бы эмоций побольше.

На некоторое время в палате повисла тишина, даже инструментальщик, громко заклокотав, затих. Мякин повернулся на спину, сладко вытянул ноги и словно бы задремал, и показалось ему, что небритый из странной палаты будто бы прохрипел:

— Ты к нашей свободной жизни совсем не приспособлен. Не годишься ты нам.

«Не гожусь, — подумал Мякин и спросил сам себя: — Почему не гожусь?»

— Вы что, спите? — снова зашептал профессор.

— Не сплю, — ответил Мякин.

— Это хорошо, — обрадовался профессор. — Вот что я вам скажу, господин Мякин. — Профессор приподнялся и сел. — Заблуждение — вещь весьма опасная. Если часто заблуждаться, то и свихнуться можно, то есть пойти по психическому. Вот у меня просто нервное, а они думают психическое. Заблуждаются. Ох как заблуждаются!

Со стороны окна вновь послышался храп.

— Вот у инструментальщика — психическое. А у меня чисто нервное. — Профессор продолжил бормотать, иногда что-то непонятное, и, кажется, потихоньку сидя задремал.

— Именно нервное… — последнее, что расслышал Мякин, и со стороны профессора послышалось тихое посапывание.

Инструментальщик громко всхрапнул и, видимо, повернувшись, затих. Мякин ещё несколько минут настороженно прислушивался к внезапно наступившей тишине, и снова его мысли устремились куда-то далеко отсюда, и снова он вроде бы задремал.

— Свобода — она, знаешь, не для всех, — прохрипел небритый. — Её заслужить надобно, лысый глаз.

Мякин как будто проснулся и огляделся. Сидит он в какой-то хламиде, то есть одежда на нём есть, но не его, а размера на два больше, да и чистоты сомнительной.

— Вот возьми нас, свободных людей, — продолжил небритый. — Никто нам не указ, лысый глаз. Мы сами по себе.

«Сами по себе», — подумал Мякин и открыл глаза.

Инструментальщик всласть храпел, аж с переливами. Профессор тихо посапывал, иногда что-то бормотал себе под нос. Бухгалтер аккуратно лежал на правом боку, подложив ладони под щёку, и, кажется, чмокал губами. Только седой не спал — он лежал на спине и не отрываясь смотрел вверх в одну точку.

Мякин сел на постели, потёр сонные глаза и впервые за эти недели почувствовал, что выспался.

«Ай да я! — подумал он про себя. — Неужели мне клиника помогла?»

— Не спится? — тихо произнёс седой.

— Ага, — ответил Мякин. — Душно тут у нас.

— Да, — согласился седой. — Инструментальщик не даёт окно открыть — боится, что с завода его кто-то может украсть.

— Странно, — сказал Мякин.

— Ничего странного я не вижу, — возразил седой. — Он с заводом сжился — вот ему теперь завод и мерещится.

— Завод для него — это какой-то образ, — уточнил Мякин.

— Образ? — усомнился седой. — Да, конечно, образ. Зверь, пожирающий людей и изрыгающий дым, скрежет и вонь.

— Я так не думаю, — возразил Мякин. — Он, наверное, любит свой завод.

— Любит? — недоверчиво ответил седой. — Как можно любить железяки? Это нонсенс! Кажется, я к месту употребил этот термин. «Нонсенс» — красиво звучит. Или, скажем, парадокс. Не находите, что это красиво, когда парадокс? Например, можно сказать, что у него парадокс. Это гораздо лучше, чем понос.

— Парадокс красивее, чем понос, — согласился Мякин и посмотрел на часы. — Шесть утра, — прошептал он. — Ещё целый час можно спать.

— Можно спать, — согласился седой и закрыл глаза.

Мякин больше не заснул. Сколько он ни старался тихо, не шевелясь, лежать с закрытыми глазами, сон не шёл, не появлялась даже дремота, которую он только что испытал.

«Это что же, для того чтобы спать, надо каждый день бегать в клизменную? — подумал Мякин и вспомнил женщину с мускулистыми руками — ему стало как-то не по себе. — А может быть, это после стресса я пошёл на поправку? Точно, после стресса и контору забыл».

И действительно, он поймал себя на мысли, что за прошлый день он контору свою вроде бы ни разу и не вспомнил.

Мякин тихонько оделся и вышел в коридор. За окнами побелело. Он подошёл вплотную к оконному стеклу и разглядел на голых ветвях иней. В больничном садике наступила зима.

«Подморозило… Вроде рановато, — подумал Мякин, — ещё середина ноября, а с другой стороны, бездомные знают, когда на зимовку податься».

Дежурной на месте не было — видимо, после ночных кошмаров клиника затихала в такие ранние часы. Мякин несколько раз прошёлся по коридору и встал у окна напротив своей палаты.

— Не спится? — услышал он чужой голос.

— Не спится, — согласился Мякин.

— А я смотрю — кто-то из новеньких бродит. Дай, думаю, познакомлюсь. — Мужчина с бородой встал рядом с Мякиным и внимательно посмотрел в окно. — Ну так пообщаемся, если вы не против? — Бородатый, не отрываясь от созерцания окна, продолжил: — Ну как вам здесь? Не притесняют?

Мякин недоверчиво посмотрел на незнакомого собеседника, который не очень-то походил на больного. Скорее его можно было бы принять за больничного работника, только без белого халата. К тому же Мякин заметил на нём какую-то зелёную униформу. Он уже встречал таких из персонала медучреждений, где бывал раньше, но в этом заведении это было впервые.

— Всё нормально, — осторожно ответил Мякин.

— Нормально, — не поворачиваясь к Мякину, повторил бородатый. — То есть у вас замечаний нет?

— То есть замечаний нет, — повторил Мякин.

Бородатый около минуты стоял молча, Мякин даже подумал: не отойти ли ему от этого собеседника? Но из вежливости остался на своём месте.

— Я понимаю вас: вы боитесь сказать правду, — продолжил бородатый.

Мякин решил немедля избавиться от новой проблемы и объявил:

— Я пошёл. — И, отвернувшись от бородатого, зашагал прочь.

— Имейте в виду, — услышал он вдогонку, — я этот вопрос задам вам на утреннем обходе.

Мякина эта фраза как-то сразу остановила.

«На утреннем обходе», — повторил он про себя и обернулся. Бородатый стоял в той же неподвижной позе и не отрываясь смотрел в окно.

— Вы доктор? — тихо спросил Мякин.

— Это имеет значение? — ответил бородатый. — Вы боитесь докторов больше, чем пациентов?

Мякин понял, что если сейчас не уйдёт к себе, то ввяжется в этот тягомотный разговор, но любопытство, а скорее мякинская нерешительность заставила его ответить:

— Я никого не боюсь.

— Странно, — сказал бородатый. — Очень странно, вы неправильный пациент.

— Почему неправильный? —