и сказал: — Здесь у вас тюрьма какая-то. Выйти погулять нельзя. Дверь постоянно закрыта. Очень мрачно. Голые деревья и забор. Плюс решётки на окнах.

Доктор вопросительно посмотрел на помощницу, а та, в свою очередь, пожала плечами и ответила:

— Просили же покомфортнее, и чтоб соседей немного.

Доктор покачал головой и заметил:

— Может быть, перевести пациента к тихим — там у них всё открыто и веселей будет?

— У тихих по пять человек в палате, — ответила помощница. — Не знаю, согласится ли он.

— Он согласится, если можно гулять, — ответил Мякин.

— Ну что ж, тогда сегодня же переведите его, — приказал доктор.

В другую палату Мякина переселили только после обеда, а до обеда его водили по кабинетам и исследовали. Рентген, томограф и ещё какие-то незнакомые приборы изучали его внутренности и голову. Все виды анализов крови и прочие заборы веществ, которые выдавал живой организм, прошёл Мякин за эти часы. Ему, в общем, понравилась эта исследовательская суета, которая происходила с ним, он даже пожалел, что согласился перебраться в другую палату, но время шло и, как только он проглотил обеденные блюда, к нему заявилась медсестра.

— Переезжаем, — безапелляционно объявила она. — Собирайте вещи.

Мякин быстро собрал свой скромный скарб, погрузил всё в мешок и произнёс:

— Я готов.

— Идёмте, — произнесла сестра и вывела Мякина в длинный коридор.

Через несколько минут он оказался на новом месте.

— С чем пожаловали? — спросил его весёлый старичок в серой пижаме.

Мякин присел на заправленную койку справа у двери и ответил:

— Вы имеете в виду недуг?

Старичок широко улыбнулся, его карие глаза прищурились. Он вскочил со своей кровати и, присев рядом с Мякиным, произнёс:

— Разрешите представиться: Профессор икс. А кто вы, то есть с кем имею дело?

Мякин ответил:

— Мякин.

— Просто Мякин? — переспросил профессор.

— Просто Мякин, — подтвердил Мякин.

— Странно, — произнёс профессор. — Мякин — это что, псевдоним?

— Что ты пристал к человеку? — проворчала угрюмая личность у окна. — Тебе же ответили: «Просто Мякин». Чего тебе ещё надо?

— Ничего мне не надо, — обиделся профессор.

— Если ты думаешь, что ты профессор и тебе всё можно, то ты ошибаешься, профессор, — продолжил угрюмый. — Вот возьми меня, инструментальщика пятого разряда. Я в своём деле тоже профессор, но я же не лезу к каждому, а тихо себе сижу.

— Я профессор, — ответил профессор. — У меня труды есть, а у вас, позволю вам заметить, одно железо!

— Всё это игра, — вмешался в спор седой мужчина средних лет. — Вы все большие лицедеи. Притворяетесь кем-то, а кто вы на самом деле, только один доктор знает.

— Доктор знает, — согласился толстый слева у стены. — Только одно следует понять: где-то прибудет — это дебет, а убудет — это кредит. Баланс следует соблюсти.

— Вы бухгалтер. Вам научная мысль неподвластна, — встрепенулся профессор. — Вам только бы циферками манипулировать.

— Он и манипулирует, — поддакнул инструментальщик. — У нас в заводе знал я одного, так вредина был страшная, никогда наряд как следует не закроет!

— Я нарядами не занимался и не занимаюсь. Пора бы вам это усвоить, товарищ инструментальщик!

— Всё, всё. Прекратите, коллеги! Мы же творческие люди, то есть понятливые. Нам бы надо нового человека принять в наш, так сказать, коллектив, — перебил всех седой мужчина и, обратившись к Мякину, произнёс: — Вы не смущайтесь, мы уж тут давно, так вы располагайтесь, — и после небольшой паузы седой спросил: — У вас нервное или психическое?

— Скорее нервное, — ответил Мякин.

— Как это «скорее»? — снова спросил седой. — Вы что, ещё не определились?

— Не определился, — подтвердил Мякин. — Просто я почти не сплю и в голове шум.

— Эка невидаль: шум в голове! У меня шум в ушах постоянно, в цеху штампы бухают — вот и шум появился, но я точно знаю, что у меня психическое, — пробубнил инструментальщик и потряс головой, словно пытался стряхнуть с волос капельки воды.

— Да, — включился в разговор профессор. — Психическое — это тонкая вещь. Психическое — это высшая нервная деятельность. Это вам не примитивные рефлексии: увидел еду — и слюна пошла. Это гораздо важнее, это нейроны между собой. Там у них сложно и запутанно.

— Это люди всё путают, — возразил бухгалтер. — Если соблюдать правило двойной записи, то никакой психики и не было бы.

— Вы, дорогой наш бухгалтер, я извиняюсь, примитивный человек. Даже инструментальщик понимает психическое, а у вас одни правила, — возразил седой. — Давайте уточним у новенького — ему, наверное, будет интересно узнать, к какой категории он относится.

— Да, — согласился профессор. — От знаний ещё никто не погиб. Знание — это, знаете ли… Это…

— Одни мудрствования, — вставил бухгалтер, — Усложняете, господа.

В палату вошла медсестра:

— Кто здесь Мякин?

— Я, — ответил профессор и встал в центре палаты.

— Врёт он всё! — пробурчал инструментальщик. — Он профессор, а Мякин, просто Мякин — это новенький. — И повернулся на другой бок лицом к стене.

— Так, — недовольно произнесла сестра. — Опять шуточки!

— Я Мякин, я! — Мякин вскочил с койки и машинально встал по стойке смирно.

— Вам назначена процедура. Пройдите в клизменную, — громко произнесла сестра и удалилась.

Инструментальщик повернулся и заявил:

— Правильно. Всем бы надо почиститься, а то лежим здесь без толку, а очищение требуется.

— Душа должна быть чистая, — добавил седой. — А так, без души, никакая клиника не поможет.

Мякин, не дожидаясь окончания дискуссии, вышел в коридор, на секунду остановился, размышляя, в какую сторону ему двинуться, и решил пойти направо. Он шёл вдоль белых больничных дверей, читал на них надписи, но клизменная ему никак не попадалась. В дальнем конце коридора за столом сидела дежурная медсестра. Приблизившись к ней, Мякин вежливо спросил:

— Будьте любезны, скажите пожалуйста, где мне найти клизменную?

— Клизменную? — не отрываясь от толстого журнала, уточнила медсестра.

— Да, клизменную, — подтвердил Мякин.

— Это там, в конце коридора. — И сестра как-то не очень точно махнула рукой.

Мякин повернул назад, не спеша двинулся, как ему показалось, в указанном направлении и действительно, за поворотом обнаружил дверь с табличкой: «Клизменная». Дверь была приоткрыта, и Мякин заглянул внутрь. Клизменная пустовала; жёсткая лавка, покрытая красноватой клеёнкой, не придавала уюта аскетичной обстановке этой маленькой комнатки. За ширмочкой сиротствовал одинокий топчан с унитазом. Мякин, озираясь по сторонам, с минуту постоял в одиночестве, затем вышел наружу и в нерешительности остановился у двери в ожидании хоть какого-нибудь клизменного персонала. Он, наверное, уже минут пять стоял у дверей и пожалел, что не взял с собой часы.

«Сколько же здесь ещё торчать?» — подумал Мякин и нетерпеливо начал прохаживаться вдоль двери туда сюда.

«Пройдусь раз двадцать и вернусь в палату», — решил он. — Пусть приглашают