class="p1">Мякин сообразил, что сейчас, в данный момент, ему отвертеться от ответа не удастся, и, не думая, твёрдо произнёс:

— Понимаю. Я себя понимаю.

— Вот опять, вот опять! — Тощий словно возмутился от мякинских слов. — Вот опять неправда! Не может индивид так говорить. Не может!

— Почему же не может? — возразил Мякин. — Понимать себя всегда полезно.

— Я не спрашиваю вас о полезности, я спрашиваю о понимании. — Тощий сел на кровать и закрыл лицо руками. — Я вот иногда, мне кажется, совсем не понимаю себя. Нет, я, конечно, стараюсь понять себя, но… — Он быстро вскочил, подошёл к окну и на несколько секунд затих.

— Вы видите, что творится вокруг? — Тощий, не оборачиваясь, продолжил свою речь. — Кругом непонимание. Даже вы — индивид два — не понимаете меня, а себя разве вы понимаете? Вы сказали, что понимаете. Тогда скажите мне, только честно: все ли ваши поступки вам понятны? Есть ли такие, которые вам теперь не нравятся? Нет, не так я сказал. Понимаете ли вы, к чему они, ваши поступки, могут привести?

Мякин прошёлся по палате, вновь приблизился к двери и сказал:

— Я всё-таки постучу.

Тощий, не оборачиваясь, с нотками безнадёжной тоски ответил:

— Делайте как хотите, но за свои поступки отвечайте сами. Меня увольте. Я здесь ни при чём, то есть если меня спросят, то я отвечу: «Я ни при чём».

— Хорошо, хорошо, — согласился Мякин и тихонько постучал, прислушался и ещё раз, но гораздо настойчивее, стукнул по самой середине белой, немного потёртой внизу двери.

Тощий вернулся к своей постели, лёг, демонстративно отвернулся от Мякина к стене и затаился в позе с согнутыми коленками. К удивлению Мякина, через минуту дверь отворилась и на пороге появилась медсестра — женщина средних лет с усталым морщинистым лицом. Бегло взглянув на пациентов, она равнодушно спросила:

— Что вы хотите?

Мякин совсем не ожидал такой быстрой реакции на его стук и вначале несколько растерянно произнёс:

— Нам бы… то есть уже вечер…

— Да, вечер, — перебила его сестра. — Через час отбой.

— Я плохо сплю, — продолжил Мякин. — Мне нужно снотворное.

— Здесь все плохо спят, — ответила сестра и добавила: — Но только в самом начале.

Она полностью проникла в палату и прикрыла за собой дверь.

— Посуду надо вернуть. — Сестра по очереди подошла к тумбочкам и собрала тарелки и кружки. — Опять не ешь? — обратилась она к тощему.

Тот разогнул колени, вытянул ноги и ничего не ответил.

— Скажу доктору. Он знает, как тебя следует кормить. А что же вы не повлияли на него? — обратилась она к Мякину. — Такой худой и не ест!

Мякин как-то неуверенно ответил:

— Он не хочет. Как же я могу, насильно, что ли?

— Вы, я вижу, интеллигентный человек, можете его убедить, что не кушать — так и помереть можно.

— Не дождётесь, не помру, — не оборачиваясь, проворчал тощий.

— Вот видите, — уточнил Мякин. — Как же можно его убедить?

— Завтра будем кормить насильно. Голодающие нам здесь не нужны. — Сестра подвела итог этой дискуссии и направилась к выходу.

Мякин занервничал и произнёс:

— А я? Я совершенно не сплю! Можно мне-то что-нибудь дать на ночь?

Сестра остановилась у двери, посмотрела на растерянного Мякина и почти дружелюбно ответила:

— Я вам попозже что-нибудь принесу.

Она вытащила из кармана какую-то штучку и ткнула ею в планку на двери — дверь со щелчком открылась, и медсестра с тарелками и кружками вышла в коридор.

Мякин подошёл к окну. Очень быстро темнело, во дворе зажглись фонари. В их желтоватом свете чёрные от сырости ветви деревьев напоминали какую-то сюрреалистическую картину. На чёрном фоне подсвеченные ветки с блеском от капелек воды корявыми монстрами тянулись куда-то вверх и сливались с бездонной чернотой осеннего ночного неба.

Мякин глубоко вздохнул и вернулся к своей постели. Он прилёг, не раздеваясь, поверх байкового одеяла и закрыл глаза. В мякинской голове с трудом шевелились разные мысли, и каждый новый их поворот возвращал Мякина к бессоннице, из-за которой он и попал сюда. Когда он заболел так, что не мог появляться в конторе, сослуживцы забеспокоились, часто звонили, справлялись о мякинском здоровье. Сначала Мякин думал, что они искренне обеспокоились: как он там, что с ним? А потом, когда звонки стали совсем редкими, Мякин подумал: «Не обо мне они беспокоятся, а о себе. Пришлют нового начальника — опять им приспосабливаться».

Мякин почувствовал, что, кажется, он готов задремать, ему даже показалось, что снится ему сон, словно спит он с открытыми глазами, а прямо в лицо ему смотрит тощий и шепчет:

— Вы что, спите с открытыми глазами? Маскируетесь? Вы добились своего — предали меня.

— Никого я не предал! — возмутился Мякин. — Перестаньте фантазировать!

— Я-то перестану, а вот вы пропадёте здесь, — проворчал тощий. — Неопытный вы человек.

— Пусть неопытный, но не предатель, — недовольно ответил Мякин. — И прекратите меня учить, я такой же, как вы, пациент и имею право на покой. Больничный покой.

— Больничного покоя не бывает, — ответил тощий. — Это иллюзия — больничный покой. Вот и видно, что вы ничего не понимаете и себя не понимаете.

— Пусть будет так: не понимаю. Ну и что? Многие не понимают себя, даже не хотят понимать — и живут припеваючи.

Мякин встал с постели и прошёлся по палате.

— Вот вы, кажется, творческий человек, должны понимать жизнь, других людей. Вникать, так сказать, в тонкости их души. Должны чувствовать, что человеку не всегда приятно ваше общение. Ему хочется побыть в тишине, без слов разных, без болтовни. А вас так и несёт. Вас не остановить. Вы можете помолчать некоторое время?

Тощий сел на кровати и с минуту молчал. Мякину даже показалось, что до тощего наконец-то дошёл смысл его слов. Но не тут-то было: тощий снова заговорил:

— Молчать? Молчать я не могу, — буркнул он. — Только толку от этого мало. Вы всё равно будете спать.

— А вы не будете? — язвительно заметил Мякин.

— Не буду, — уверенно заявил тощий и добавил: — И вам не дам. Иначе всем будет плохо. Вы уже пытались войти в сговор с персоной. Я это заметил, но я вас спасу.

Мякин почувствовал, что внутри организм его закипает, ему надоела болтовня тощего. На лице Мякина помимо его воли проступила злая улыбочка.

— Он меня спасёт! Он меня спасёт! — засмеялся Мякин. — Ой, держите меня! Он меня спасёт!

Нервный смех Мякина ненадолго смутил тощего — он угрюмо, опустив голову, сидел на кровати и пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Он часто дышал и даже закашлялся, да так, что