— Чего ж хорошего, если не давать пощады? Где нет милосердияи бьют наотмашь, без разбору, там Дьяволу раздолье. Не успеет беспощадный борецсо Злом опомниться, а уж оно на его сторону переметнулось и знай подгоняет:бей, бей, не жалей. Изучая историю, я пришел к печальному открытию: стоит добрым,честным, бескорыстным людям объединиться и начать войну во имя хорошего дела,как вскоре главнокомандующим у них непременно оказывается наихудший из злодеев.Такая уж это штука — война, хорошего от нее не жди. — Фондорин сдернул галстух,бросил на пол — решил остаться с открытым воротом. — Это ладно. Для меня другоезагадка. Отчего многие умники так любят лишать себя свободы, добровольноподчиняясь силе, которую почитают за высшую? Воздвигнет этакий Мирон Любавинсебе божка, сам же уверует в его непогрешимость и ради великой цели готов,«отнюдь не сомневаясь», бросить под лед сына своего старинного приятеля. Арезон и оправдание сего чудовищного зверства — невесть кем писанная бумажка сЗнаком Усекновения. — Данила покачал головой. — Страшная это штука — великаяцель.

— Знак Усекновения? Какое странное название.

Фондорин вынул из кармана алую ленту и чулок. Поколебавшись,положил чулок на стул, ленту же, зачем-то прижав к лицу и потянув воздух носом,оставил себе.

— Мой давний знакомец (тот самый, что заманивал меня всатаноборцы) объяснял так. Дьявол может проникнуть в каждого человека, дажесамого добродетельного. Один лишь Великий Маг защищен от скверны, для чеговысшие члены Ордена подвергают его старинному обряду, аллегоризирующемуотсечение Люциферовых мет. Взгляни на печать.

Он полез было за письмом, но вдруг стукнул себя по лбу.

— Эврика! Я вот что сделаю, для верности, чтоб не одномукнязю Долгорукому доверяться. Напишу и другим сатаноборцам, кого знаю. Мол,Великий Маг обознался, о чем вскорости сообщит особым посланием, так чтопоумерьте пыл. А то, не дай Разум, еще какой-нибудь радетель беспощадного Добрана тебя накинется.

— А я волосы напудрю, никто меня и не опознает, — храбросказал Митя. — Ведь в те разы меня как определили? В гостинице у меня шапкаупала. В любавинском поместье баня подвела. А тут я князю голову прямо подсамый нос сунул.

— И всё же напишу. Тому, кто меня принимал в оруженосцы,первому. Он наверняка у них брат высокого градуса, ибо человек толковый идостойный. Потом Мирону напишу. Кто же еще-то?

— Коллежский советник из Новгорода, которого вы лишиличувствительности, — напомнил Митридат.

— Нет, — вздохнул Данила. — Тому господину я писать,пожалуй, не стану. Он на меня, наверное, обижен. Я поставил ему неверныйдиагнозис и предписал лечение не от той болезни, от какой следовало. В медицинетакое, увы, случается.

Митя мстительно сказал:

— Ничего, будет знать, как детей за горло хватать. Я на негоеще матушке-императрице…

— Постой! — поднял руку Фондорин. — Что это?

Из-за двери донесся быстро приближающийся стук сапог.

Послышался голос:

— Здесь они, в библиотеке. Я голоса слышал.

Створки распахнулись, и на пороге возник офицер в красномкафтане, в нахлобученной на самые глаза треуголке. Из-за его плеча выглядывалнапуганный лакей, сзади стояли двое с алебардами.

— Тверской штатной команды капитан Собакин, — объявилкрасномундирный, поглядел на Митю и протянул голосом, не сулившим ничегоотрадного. — А-га!

С решительным видом двинулся к сжавшемуся Митридату, положилему руку на плечо.

— По приказу господина губернатора ведено сего малолетка изего сиятельства дома взять и доставить согласно предписанию.

— Как это «взять»? — Данила притянул Митю к себе. — Почему?Не позволю!

Капитан смерил Фондорина взглядом, нехорошо улыбнулся.

— Сей недоросль — вор. Украл из кабинета его сиятельстванекий ценный предмет, о чем князю доподлинно известно. А про вас, сударь, япредупрежден. Будете чинить препятствие закону, велю связать.

Офицер кивнул на стражников, очевидно, прихваченных именнона случай Данилиного буйства.

— Я ничего не крал! — крикнул Митя. — Не моего ума дело. Нато есть суд. Коли не крал — отпустят.

— Капитан, вы ведь добрый, разумный Гражданин и навернякаимеете немалый опыт борьбы с пороками, — переменил тон Данила. — Взгляните наэто дитя. Ему всего шесть лет. Если бы оно и взяло что-то чужое, то не попреступному умыслу, а лишь по невинному любопытству. Где это видано, чтобыарестовывали младенцев?

Митя понял, что Фондорин по своему обычаю пытается пробудитьв полицейском доброе начало.

Увы — капитан увещеваний слушать не стал.

— Не моего ума дело, — повторил он. — У меня приказ, и я егоисполню. Посторонитесь! И учтите, сударь: кто чинит сопротивление слугамзакона, сам становится преступником. Эй вы, уберите в сторону этого человека!

— Я замечаю, — обратился Данила к своему малолетнему другу,— что в России Науку почитают больше, чем Доброе Слово.

Уже зная, что последует далее, Митридат втянул голову вплечи.

Английскую науку Фондорин применил с разбором. Нижним чинамотмерил учености понемножку — стукнул в ухо того и другого, с правой руки и слевой. Быстро и несильно, но оба сели на пол, пороняв свои алебарды. На офицераже науки не пожалел: заехал ему в лоб от души, со звоном. Оттого капитаноказался на полу не в сидячей, а в лежачей позиции, глаза закрыл и рукираскинул в стороны.

— Я свершил насилие над слугами закона, — грустно молвилДанила. — Того самого закона, к уважению которого всегда призывал. Капитансправедливо предупреждал меня — ныне я преступник перед обществом и отвечу засвое деяние.

Стражники смотрели на него снизу вверх со страхом.Зашибленные уши (у одного правое, у другого левое) сделались багровыми иоттопырились.

— Не трепещите, честные служаки, — обратился к нимоскорбитель закона. — Я предамся в ваши руки и выполню долг гражданина, нопрежде того я обязан выполнить долг человека. Вы ведь согласны со мною, что сейпоследний долг выше первого?

— Так точно, ваше благородие! — гаркнул один из полицейских.

Второй же просто закивал, но многократно и весьма усердно.

— Вот, видишь, Дмитрий, — просветлел лицом Фондорин. — Припосредстве Науки и Доброе Слово до умов доходит лучше.