– Вы же медсестра, – улыбнулся он. – Как мой ожог? Очень плохо?

– Я не медсестра, – ответила она, отводя глаза.

– Ну, вы все равно проводите в госпитале достаточно времени. – Одним движением он сбросил рубашку на пол. Его широкие плечи выглядели так же волнующе, как и мускулистая грудь.

Леонора густо покраснела:

– Жить будете.

Пока Алекс переодевался, она неловко топталась на месте, стараясь успокоиться.

– Так будет получше, да? – сказал он, подходя вплотную. Потом открыл дверь и поклонился. – Благодарю вас за помощь, Леонора. – Когда они уже шли по коридору, Алекс наклонился и шепнул ей на ухо: – И еще… Просто чтобы вы знали: если вы когда-нибудь обольетесь супом, я буду счастлив отплатить вам услугой за услугу.

В засушливые годы Джеймс выбивался из сил из-за неплодородной земли, в равных долях дарившей надежду и отчаяние, но во влажные годы был изможден еще больше из-за непосильного труда. Потому что работа начиналась затемно, когда солнце только начинало сменять луну и чай в чашке был таким же темным, как предрассветное небо, а заканчивалась, когда в буше заводили свои заунывные песни динго. Джеймс стал высоким мужчиной, худощавым и мускулистым. И все же его руки и ноги болели до дрожи, а вилка во время обеда казалось тяжелой, словно свинцовая. Но буйства жизни на полях для него было достаточно, чтобы открывать усталые глаза еще до петухов и отдавать работе все силы, так что он бывал почти разочарован, когда день заканчивался. Земля кормила их, давала дом, обеспечивала будущее, и они упивались этим, как шампанским.

Джеймс принес от поленницы столько дров, сколько поместилось в руках. Тесс сидела у печки, закутавшись в лоскутное одеяло. При виде племянника ее глаза вспыхнули, и, сбросив одеяло и ухватившись за спинку стула, она встала.

– Уже совсем поздно.

Тесс потянулась за поленом, но оно оказалось слишком тяжелым для нее и выскользнуло из рук. Покачиваясь, она подняла его и попыталась смести щепки в щели между половицами.

– Я такая неловкая сегодня, – сказала она, отводя глаза в сторону. – Хочу разжечь печь, но только устраиваю беспорядок.

– Все в порядке.

Джеймс присел, открыл заслонку и, сунув полено в огонь, поправил его кочергой. Потом вытер мокрый лоб. Воздух снаружи был горячим, а в комнате было настоящее пекло.

В мойке звякнули кастрюли, и, обернувшись, он увидел, что Тесс сражается с кованым ковшиком.

– Шеймус скоро придет? – спросила она, стараясь говорить спокойно.

– Скоро. – Джеймс поднял одеяло и положил его на стул. – Он старается работать подольше, пока стоит полная луна. – Но этот одержимый на самом деле работал и при свете, и в темноте. Такого человека, как Шеймус, тяжелый физический труд лечил от всех бед. Он продолжал работать, чтобы не видеть лица Тесс, надеясь, что, обрабатывая поля, он каким-то образом сумеет вновь вдохнуть жизнь в жену, как это происходит с его полями.

Тесс достала из кладовки картошку и принялась чистить ее маленьким ножом.

– Мне должно быть стыдно, что обед еще не готов. – В голосе ее слышались слезы.

Джеймс подошел – сейчас он был уже на две головы выше тетки – и взял нож у нее из рук:

– Я не голоден.

Она опустила голову, пряча лицо:

– Не ври мне. Ты целый день не ел.

На его руку капнула слеза.

Джеймс взял ее за худые плечи с проступающими косточками и подвел к стулу.

– Я приготовлю чаю.

Она схватила его за руку:

– Ты тоже выпьешь чашечку? Посидишь со мной?

Джеймс улыбнулся и отвернулся к плите. Он вскипятил кастрюлю воды и принес ей чашку парующего чаю с двумя ложками сахара. Потом сел на пол у ее ног, обутых в домашние тапочки, и начал прихлебывать обжигающий напиток. Пот выступил из каждой поры, когда горячий чай попал в его пустой желудок.

– Ты так похож на него, – тихо сказала Тесс.

Ему было трудно сосредоточиться на чем-то, кроме жары и мучительного чувства голода.

– На кого?

– На своего отца.

Джеймс, сдвинув брови, уставился в кружку.

Тесс легким как перышко движением заправила пряди волос ему за уши.

– Он бы гордился тобой. – Она засмеялась. – Когда ты морщишь лоб или хмуришь брови, задумавшись, то выглядишь так, как будто это он сидит передо мной. – Она расправила лоскутное одеяло у себя на коленях. – Жаль, что я не знала его поближе. Я была еще маленькой, когда он уехал. Но я помню, как наблюдала за ним, когда он читал свои книжки или писал. Таким серьезным он был, таким умным! А по ночам он надевал шерстяное пальто и отправлялся на собрание – такой высокий и стремительный на своем коне! Словно галантный ирландский рыцарь! Я благоговела перед ним. Как и все мы.

Горло Джеймсу жег один вопрос:

– Он был хорошим человеком?

Тесс внимательно посмотрела ему в лицо, и глаза ее стали печальными. Она погладила его по голове.

– Да, Джеймс, – энергично закивала она. – Он был великим человеком. Даже на минуту не сомневайся в этом.

Он отвернулся, но она знала, о чем он подумал.

– Джеймс, людей в Ирландии арестовывали за кражу хлеба. Даже детей! А еще забирали их у матерей за то, что те воровали коровье молоко для умирающего младенца. Твой отец ничего не воровал. Его арестовали за его высказывания, Джеймс. Вот и все. За слова, которые он произносил, за слова, которые писал и раздавал в листовках. Последние дни он провел, защищая тех, кто не мог постоять за себя. – Тесс понизила голос. – Или ты спрашивал про свою мать?

Джеймс вцепился в кружку. По телу разливался жар.

– Он любил твою мать, Джеймс. Но иногда все выглядит не так уж красиво. – Она взяла его за подбородок. – В этом нет ничего постыдного.

Хлопнула дверь. Когда Шеймус увидел Тесс и Джеймса, сидящих вместе, на лицо его упала тень. Тесс тут же опустила руку.

– Попиваешь чаек, пока я вкалываю как каторжный? – со злостью бросил он Джеймсу.

Тесс, пошатываясь, встала:

– Не говори с ним таким тоном! Бедный мальчик еще даже не ел.

– Тогда нас двое таких. – Шеймус снял рубашку, оставшись в майке, затем стащил ботинки и вышвырнул их за дверь. – У вас тут прямо печка.

Джеймс подошел к мойке и продолжил чистить картошку, остававшуюся на стойке. Тесс с извиняющимся видом следила за ним.

Немного поутихнув, Шеймус откинулся на спинку стула:

– Тесс, видела бы ты эти тюки! Нам понадобится команда, чтобы отвезти все это на рынок.

Тесс присела к столу и похлопала мужа по руке.