– Вы курите?

Она покачала головой, не зная, куда деть руки.

– Это хорошо. – Он взял сигарету, дважды ударил кончиком о серебряную крышку и сунул ее в рот, а портсигар спрятал в карман. – Я нахожу, что дамам это не идет. – Прикрыв пламя ладонью, он прикурил и глубоко затянулся. – В этом смысле я старомоден.

Несколько минут они молчали.

– Вы не сдадите меня своей тете? Вдруг она вышвырнет меня отсюда за курение.

– Этого можете не опасаться, – мягко ответила Леонора. – Вы совершенно очаровали ее. А это, скажу я вам, очень непросто.

Алекс расправил плечи и прижал руку к сердцу.

– Ах, вы все-таки заговорили! – широко улыбнулся он. – Ваша тетя – сильная женщина, и я это уважаю. И мужчины рядом с ней знают свое место. – Он пристально посмотрел на девушку. – Но главный вопрос заключается в том, очаровал ли я вас.

Леонора сглотнула, но улыбка все же коснулась ее губ.

– Ну, это уже что-то! – поддразнил ее Алекс. – Как давно вы живете с дядей и тетей? – спросил он.

– С восьми лет.

– Могу я спросить, что произошло с вашими родителями?

Ответ был отработан и много раз отрепетирован:

– Они погибли при пожаре.

– Мне очень жаль. – Лицо его стало серьезным.

Леонора поймала себя на том, что тепло от выпитого шампанского успокоило ее нервы и заглушило угрызения совести.

– Вы нравитесь моему дяде. Вы, должно быть, очень хорошо делаете свою работу.

– Это правда, – сказал Алекс с дерзкой самоуверенностью. – Но влияние мое ограничено. Я всему научился у вашего дяди. – Он шутливо передернул плечами. – Не хотел бы я оказаться в числе его врагов.

– О, да он же просто плюшевый мишка!

– Но который прячет когти, моя дорогая! Я своими глазами видел, как он рвал людей в клочья.

Теперь пришел ее черед удивленно замереть.

– Вы говорите, что он может быть жесток?

– Нет. Не жесток. Но безжалостен. – Алекс взглянул в ее ошеломленное лицо и усмехнулся. – Может показаться, что я плохо отзываюсь о нем, но на самом деле это комплимент. Правда. Он потрясающий человек. Мастер переговоров. Он может предложить человеку выбор и держаться так, будто решение абсолютно от него не зависит, тогда как в действительности существует лишь один ответ, и это всегда – всегда! – срабатывает в его пользу, именно так, как нужно ему. – Глаза его восхищенно блеснули. – У вашего дяди настоящий дар.

Леонора притихла. Алекс погасил окурок в хрустальной пепельнице:

– Что я творю? Наедине с красивой женщиной говорю о бизнесе! Вам впору начать зевать. – Он лукаво улыбнулся и сунул руки в карманы. – А скажите, мисс Файерфилд, вы сейчас встречаетесь с кем-нибудь?

Нервы ее снова натянулись, и сердце забилось учащенно.

– Нет.

– Что, правда? А я уверен, что видел вереницу поклонников у ваших ворот! – поддел ее Алекс.

Леонора отвернулась, пытаясь скрыть улыбку.

– Так у вас нет друзей, о которых мне следовало бы знать? Хм… Не хотелось бы отдавить кому-то ноги.

И тут она рассмеялась – по-настоящему, искренне – и взглянула на него.

– Вот и хорошо, – сказал Алекс, как будто получил ответ. Он сделал шаг к девушке, чуть коснулся ее плечом и заглянул в глаза. В выражении его лица и манерах чувствовалась уверенность. – Так вы не рассердитесь, – шепнул он ей на ухо, – если я попробую сорвать с ваших уст поцелуй?

– Ужин подан! – входя в зал, воскликнул Оуэн достаточно громко, чтобы заглушить громкий стук ее сердца.

– Просто стойте здесь и держите судно, – скомандовала сестра Полански, высокая блондинка с легким польским акцентом, наряд которой больше подходил для показа мод где-нибудь в Милане, чем для того, чтобы стоять у больничной койки. Но ее руки двигались ловко и уверенно, когда она приподняла раненому веко, чтобы убедиться, что он спит под наркозом. Взяв ножницы, она начала вскрывать бинты протянувшейся от колена до закрытой ступни повязки, которая с каждым новым разрезом открывалась все шире.

Леонора чувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Нога под марлей оказалась черной, потянуло запахом влажной гниющей плоти. Сестра Полански медленно снимала каждый виток ткани и складывала куски покрытого коркой бинта в подкладное судно, дрожавшее в руках девушки. На потревоженной коже выступили капельки крови. Леонора закрыла глаза. Комната вокруг нее начала кружиться, во рту появился вкус желчи.

– Идите, – твердым голосом сказала медсестра, забрав у нее судно, и повернулась к пациенту.

Леонора, сдерживая позывы рвоты, выбежала из палаты, бросилась в туалет и схватилась обеими руками за унитаз… Когда в желудке ничего не осталось, хотя он и продолжал сокращаться от судорог, она соскользнула на пол, закрыла глаза и, протянув руку за туалетной бумагой, вытерла рот. В зеркале она увидела девушку, белую как полотно, руки ее дрожали. Она плеснула в лицо водой и вытерла его насухо.

Когда она вернулась, сестра Полански даже не подняла глаза. Она закончила перевязывать ногу, убрала оставшиеся кусочки и нитки и поманила Леонору за собой. Судя по выражению ее лица, девушку сейчас должны были отослать обратно – скатывать бинты.

В ординаторской сестра Полански вымыла руки по локоть, вытерла лежащим рядом с раковиной полотенцем и только после этого обернулась к Леоноре:

– Вы ведь Файерфилд, верно?

Сердце у нее оборвалось.

– Да.

– Так почему вы не работаете внизу вместе с остальными волонтерами?

Леонора покраснела, вспомнив, как там издевались над ней, обзывали принцессой и жестоко высмеивали. Похоже, сестра Полански прочла ее мысли, потому что понимающе кивнула.

– А они знают, что вы работаете здесь?

– Нет.

Леонора ждала, что ее сейчас прогонят.

Медсестра открыла ящик своего стола и протянула ей бейдж, на котором было написано «Клара Д.».

– Постарайтесь, чтобы они и не узнали.

Леонора взглянула на нее с благодарностью.

– В палате три-одиннадцать лежит один молодой человек, который хочет, чтобы вы помогли ему написать письмо, – подмигнула медсестра. – Мне кажется, вы ему нравитесь.

Леонора отыскала нужную палату в конце коридора и увидела парня, которому несколько дней назад ампутировали руку. Он был не старше ее.

Леонора села рядом с кроватью и приготовила блокнот и ручку. Встретившись с ним глазами, она спросила:

– Как вы себя чувствуете?

Он пожал одним плечом:

– Да так же. Получается, я уже забыл, каково это, когда у тебя ничего не болит.