– Хорошо.

– Я имею в виду землю. Обрабатывать ее непросто.

– На этой неделе мы посеяли пшеницу. Но ее клюют вороны.

– Вам нужна собака. Хороший лай отпугнет их скорее, чем выстрел. – Она нахмурилась. – Но, конечно, если не будет дождя, чтобы зерно принялось, урожай пропадет, с собакой или без нее.

В комнату заглянул парень:

– Мама, проповедник хочет начинать мессу.

– Хорошо. Я сейчас. – Она наклонилась к Джеймсу. – Все, чего он хочет, это побыстрее перейти к нашему окороку! – Она снова пренебрежительно фыркнула. – Наш проповедник ест как лошадь. И во время мессы будет истекать слюнками, глядя на угощение. Сам увидишь! Ты славный парнишка, – подмигнула миссис Шелби. – Правильно разговариваешь. Томми будет полезно иметь такого приятеля, как ты. – Она взяла Джеймса за плечо и сжала его. Рука у нее была крепкая, как у мужчины, и при этом способная утешить, как у матери. – Знай, что здесь тебе всегда рады. Чувствуй себя у нас как дома.

В столовой на столах вдоль стены были расставлены вареный окорок, индейка, буханки хлеба, горшки с маслом, миски с подливой и сушеные фрукты. Том толкнул его локтем:

– Давай поедим на улице.

Набрав еды, они вышли на веранду и уселись на краю, свесив ноги. К ним присоединились еще двое парней. Между ними была разница в несколько лет, но они были так похожи, что их вполне можно было принять за близнецов.

– Это твоя новая подружка? – нахально ухмыльнувшись, спросил один из них.

– Заткнись! – Том швырнул в него абрикосом. – Это Джеймс. Он О’Рейли. А это Уилл и Джон. Мои старшие братья.

– Так ты ирландец?

Джеймс отложил вилку в сторону и посмотрел Уиллу в глаза.

– Ого! – Тот поднял руки, как будто защищаясь. – Я не хотел тебя обидеть. Просто слышал, как твои родители разговаривают, вот и все. – Он сунул в рот кусок окорока. – А наш дед был шотландцем. Стоило ему выпить пару стаканов, как акцент у него становился таким жутким, что слова не разберешь!

Они заулыбались, глядя себе в тарелки и избегая смотреть на Джеймса.

– Отцу понравилось бы, что все эти люди собрались здесь, – заметил Джон.

Уилл рассмеялся:

– Он быстро разогнал бы их своими россказнями. Они готовы были бы двери вынести, лишь бы поскорее отсюда убраться!

Джеймс молча слушал добродушное подшучивание братьев, теплое и ненавязчивое.

Дзинь… Том уронил вилку в тарелку, и все повернулись к нему. Он вытер рукой щеку и уставился на палец, словно не веря своим глазам.

– Ты что, плачешь? – с ужасом спросил Уилл.

Том откинул голову и, мигая, посмотрел в небо.

– Дождь идет, – едва слышно выдохнул он.

Все дружно задрали головы. На поместье надвигались тучи, которые с каждой секундой становились гуще и объемнее. На лица им упало несколько капель.

– Дождь идет, – повторил Уилл. – Дождь!

Тарелки с едой полетели на пол, а они ринулись в дом. При появлении мальчиков в комнате гости разом умолкли.

– Дождь идет!

Рты закрылись, глаза обратились к потолку, и все начали прислушиваться, замерев, как насторожившиеся кенгуру.

И тут началось.

Тук… Тук… Тук… По рифленому железу кровли застучали капли дождя. Но люди не торопились ликовать. Они замерли, опасались, что природа дразнит их. Они ждали и боялись, что сейчас все прекратится и в окно вновь ударит яркое солнце. Мужчины вцепились пальцами в край стола, а женщины прижимали руки к груди, не решаясь вдохнуть, чтобы не спугнуть дождь. Все ждали знака, порыва ветра, который либо оставит тучу на месте, либо унесет этот дар Господень прочь.

И тогда раздался этот звук! Небеса разверзлись и обрушились ливнем на крышу дома. Тук, тук, тук… Словно монеты падают в железную банку. Тук, тук, тук… И наконец все это слилось в одну восхитительную победную ноту. И только теперь из грудей вырвался вздох облегчения, глаза закрылись в молитве, а лица расцвели благодарными улыбками, которые прежде прятались за хмуро сдвинутыми бровями.

В окне блеснула молния, и сразу же раздался раскат грома. Слез и возгласов радости никто не стеснялся. Все эти люди уже не были скваттерами[4] или колонистами, фермерами или арендаторами, ирландцами, англичанами или немцами, проповедниками или пьяницами – они были людьми земли. И все дружно обнимали миссис Шелби, потому что всем было понятно значение и причина этого чуда: не успел мистер Шелби войти через райские ворота, как тут же собрал тучи и послал долгожданный дождь на свои земли.

Так начались свобода и радость зеленых лет – заветное желание всех этих территорий. Соседи похлопывали друг друга по спине и подтягивали пояса, словно говоря: «Мы сделали это. И теперь все будет хорошо». Пошла в рост пшеница, наполняясь соками, ничем не отличающимися от человеческой крови. Пшеница спела, становилась коричневой, а после золотой и перекатывалась на легком ветерке мягкими, как шкура теленка, волнами.

В наступившие зеленые годы Джеймс обрел свободу. Он рос с любовью к пшенице, к белым и желтым степным цветам, к изящным земляным орхидеям, к прохладным речкам, проснувшимся от зимней спячки, к распевавшим на деревьях розовым какаду – он любил все это так же, как и море.

Шеймус нанял одного из аборигенов помогать в поле, и хотя каждый день у Джеймса была своя работа, у него оставалось свободное время для библиотеки Шелби, для выездов в буш с ребятами, для скачек на лошадях по пастбищам, для того, чтобы поплавать в глубоких протоках рек. Тело его росло и наливалось силой по мере того, как мальчик превращался в мужчину.

В эти зеленые годы было легко пропустить все, что не было свежим, ярким или цветущим. Легко было не заметить бледность Тесс, темные круги под ее глазами, которые становились багровыми, обращенную к Джеймсу улыбку, которая тут же исчезала, стоило ей только отвернуться. Ей было легко убедить их, что болезненные складки на ее щеках – это всего лишь морщины от раздумий. Если кто-то спрашивал ее о здоровье или слишком долго вглядывался в ее лицо, в глазах Тесс вспыхивала искра, и она возмущалась: «Что за глупости?» Мужчину успокоить просто, потому что он не хочет замечать шипы, прячущиеся в райских кущах. Чего переживать, когда идут обильные дожди и на земле все буйствует?!

Это были зеленые годы, когда земля раскрылась и давала ростки каждой своей пóрой, а весь мир был переполнен жизнью – при том что Тесс начала угасать.

Тучи над Питтсбургом рассеялись. С появлением солнца последние капли на окне в спальне девочки испарились. День обещал быть без дождя, но влажным.

Леонора вздохнула и повернулась лицом к двери, длинные золотисто-каштановые волосы рассыпались по ее плечам. Отделка комнаты оставалась той же, что и в день, когда она вошла в семью Файерфилдов. Розовые в цветах обои и бюро из ореха были свидетелями того, как она превращалась из девочки в девушку, хотя сама почти не чувствовала перемен, за исключением тела. Она стала выше и стройнее, ее бедра и грудь обрели округлость. По отзывам окружающих, она становилась женщиной. Ее лицо с мягкими, хотя и немного угловатыми чертами выражало уверенность, которой она в себе не ощущала.