И я не могла…

Слушала сына, устало кивала и улыбалась. Потому что мне правда было с ним хорошо. Просто сидеть вместе и разговаривать…

– Математичка спрашивает такая про ответ на пример. А Колька прослушал, переписывался с Валькой и говорит «Икс равно двум». А преподавательница такая: как и твоя оценка. Смешно, правда? – веселился мой мальчик.

– А Лена так кашляла, прямо на русском, еле-еле пришла в себя. Бедная. – Сочувствовал мой мальчик однокласснице.

– В общем, я сказал Толе, что, если он и дальше продолжит перебивать учителя, я ему покажу! – рассказывал о своих маленьких подвигах.

И вот когда я совсем расслабилась, он вдруг спросил:

– А как там дядя Стас? И дядя Влад?

Я пожала плечами.

– Вроде нормально. Но я давно их не видела. Ты же знаешь, я пока помогаю бабушке встать на ноги.

– Знаю, – кивнул Матвей. – Но мне почему-то кажется, ты нужна дяде Владу. Больше чем он говорит.

Я вгляделась в голубые глазищи своего умника и покачала головой. Дети все чувствуют? Или он просто выдает желаемое за действительное?

А может делает мне комплимент?

В любом случае, сейчас было совсем не время выяснять отношения с Горским. И я решила ограничиться рабочими контактами.

Он регулярно высылал видеоотчеты, которые я просматривала уже дома, вернувшись из больницы. Писала репортажи, сдабривая их фотографиями.

Горского я не видела с тех пор, как убежала от него в «Амазонках». Но об этом мы ни разу не вспомнили.

И мне нравилось, что Влад взял деловой тон общения, позволяя и мне расслабиться. Пока ситуация и без того жутко напряженная.

…Спустя какое-то время, Алекс вывел меня из палаты матери в коридор и устроил на сиденья для посетителей. Невдалеке сгорбилась бабушка с клюкой. Чуть дальше – молодая девушка, видимо, с кавалером. Бойкий парень усердно ее успокаивал и заодно лапал за попу.

Мимо сновали врачи и медсестры. Кто с каталками, кто с лекарствами.

Совсем не лучшее место для беседы. Но я знала, что она назревает. И была к ней морально готова.

– Слушай. Я наломал дров. Прости меня. Я люблю тебя. Ты и Матвей – все что у меня есть. И еще мама. Пожалуйста, давай сходим к семейному психотерапевту и постараемся все загладить…

Он говорил с пылом, на нерве. Но я жестом прервала мужа. Не хотелось распалять его верой в то, что уже не случится.

– Ты хороший сын. Алекс. Я очень рада это наблюдать. Ты неплохой отец. Но я больше тебя не люблю. Я не могу с тобой жить и обманывать себя. Моя любовь умерла в тот день и в тот час, когда я в ужасе билась в твоих руках, как пойманная рыба на удочке. Когда я не знала, что ты сделаешь дальше. Так вышло…

– Я никогда тебе не изменял! Никогда тебя не бил! Не пил и не просаживал где-то зарплату! Неужели мы не можем помириться?

Он смотрел в глаза с надеждой и ожиданием. Того, что я не могла ему дать. Даже если бы очень этого захотела.

– Можем. И помиримся. Но жить вместе мы больше не будем. Мы с тобой больше не семья…

Как ни удивительно, но именно эти недели, пока мы с мужем вместе помогали его матери встать на ноги, стали для меня решающими. Я больше не чувствовала к Алексу того, что чувствовала раньше. Не ждала его внимания, ласки. Сердце не екало, когда он вдруг неожиданно проявлял заботу, участие. Приносил нам в больницу вкусности, забирал у меня сумку на входе, чтобы не таскала тяжелое… Ничто во мне не откликалось на эти его приятные жесты. Ничто, кроме усталой признательности.

Поведение Алекса в мой день рождения срубило дерево моей любви к нему на корню. И остались одни воспоминания.

А может меня все еще будоражили ощущения, которые испытывала в костюмерной с Горским? Может я неожиданно поняла, что ничего подобного больше нет между мной и мужем?

Этого отчаянно жаркого томления, когда касание чужой кожи – все равно что глоток воды в знойный день. Мелкой дрожи от этого касания и ощущения – пусть весь мир летит кувырком. Потому что нет ничего важнее, ничего правильней этого мига. А все остальное – так, тлен.

Как бы то ни было, я больше не могла обманывать ни себя, ни Алекса.

Я не знала, закончился ли наш брак, когда он предал мое доверие, применив ко мне силу или же это случилось значительно раньше. Не понимала… Просто не могла разобраться. Но тогда, в тот момент все было слишком остро и горько.

И дело даже не в том, что Алекс причинил мне боль. Физическую, душевную – все вместе. Хотя, конечно, и в этом тоже. Дело в том, что он растоптал мое доверие.

Я много чего не понимала в муже, не приветствовала, но принимала. Потому что принимала его всего. Целиком. С изъянами и достоинствами. С проблемами и достижениями. С хорошими чертами характера и с плохими.

Но теперь я не могла принять его самого. В свою жизнь снова.

– Жасмин…

Его голос дрогнул, в глазах блеснули сдерживаемые слезы. И я с радостью осушила бы их. Но только не ценой собственной свободы. От нас и нашего брака, который мне больше не нужен.

Только не за счет своего будущего.

– Я просто больше не люблю тебя. Ты все еще отец Матвея. И если хочешь, можешь с ним видеться. Ты все еще не чужой мне человек. Но я не могу снова войти в одну и ту же реку.

Алекс поджал губы и какое-то время изучал мое лицо. Молчал. Переваривал. Что-то там себе думал.

Наконец, он тихо спросил:

– Это твое последнее слово?

– Да… – выдохнула я.

Алекс резко встал и прошелся по коридору. А затем вернулся и произнес.

– Хорошо. Если передумаешь, сообщи.

* * *

Горский

Часы сливались в дни, дни сливались в недели.

Горский понимал, что общения с Жасмин, встреч с ней остро ему не хватает. Также как еды, воздуха, сна. Можно спать по три часа в сутки, и оставаться на ногах, работать. Но чувствовать себя усталым, разбитым. Можно питаться корочками хлеба и обрезками мяса с костей. Но будешь постоянно ощущать голод. Можно дышать даже в горах, на вершинах, в разреженной атмосфере. Но самочувствие будет то еще…

Вот и сейчас Влад голодал по близости Жасмин, задыхался от того, что она далеко.

Мизерное деловое общение, которое выливалось в пару слов по вотсапу, все по работе, по делу, казалось Горскому теми самыми крошками хлеба, разреженной атмосферой, урывками сна.

А самым ужасным выглядело то, что Жасмин ощутимо от него отдалилась. Она ни словом не обмолвилась о страстной сцене в подсобке. Вообще. Ни разу.

Хотя бы возмутилась! Потребовала, чтобы Горский впредь держал себя в руках. Хотя бы даже сказала ему пару ласковых. Это дало бы понять Владу, что Жасмин не все равно. Что она переживает, скучает. Возможно, желает новой встречи.