Но Жасмин вела себя так, словно ничего между ней и Горским не случилось. Будто между ними не проскользнула искра. Да, черт! Там было больше искр, чем в костре!

Словно только Влад все это чувствовал! Каждой клеткой тела, каждым нервом, каждой частицей своей души.

Жасмин умудрилась пробраться под кожу. Вдруг просочилась внутрь Горского. И, уйдя, оставила там зияющую выжженную пустошь одиночества. Того, что Влад никогда прежде не чувствовал. Хотя уже очень давно жил один.

Родители Горского жили сейчас за границей. И сына навещали лишь изредка. Он также нечасто вырывался к ним из-за бизнеса. Переезжать не хотел. Горского все устраивало. Он и не думал, что настолько одинок… Пока не встретил Жасмин и не потерял общение с ней.

И вроде бы хуже уже и быть не могло. Но для Горского наступил еще и период творческого кризиса. Впервые за всю его жизнь художника. С момента поступления в художественную школу.

«Она вместе с мужем подрядилась ухаживать за его матерью в больнице». Этот короткий доклад Алексея превратил Влада из энергичного, требовательного бизнесмена в придирчивого и злого предпринимателя. Из вдохновленного художника, который буквально дышал творчеством в какого-то творческого импотента.

Сколько раз Горский ни брался за карандаш, кисти, бумагу, ничего не выходило. Про холсты и масло уже вообще речи не шло.

Жасмин словно отняла у него все, что подарила в момент их знакомства.

И дальше больше. Забрала и самого Влада в придачу. Будто в оплату за прежнюю щедрость.

Горский думал о ней день и ночь. Видел во сне и грезил наяву.

В толчее улицы ему то и дело чудилась стройная ладная фигурка. Стоило мелькнуть где-то каштановой гриве волос, как Горский сосредотачивался и искал ее глазами.

Искал Жасмин, даже зная, что ее здесь нет.

То и дело ему чудился ее голос. На улице, в кафе, в толпе. Даже в уже почти готовом новом здании «Фантастических вечеринок», когда кто-то из женского состава строительной бригады громко переговаривался с начальством.

Если карандаш все-таки задерживался в руке Горского, он словно неосознанно водил им по бумаге и получал изящные линии фигуры, тонкие черты лица. Ее. Везде ее.

«Я буду рисовать только тебя… Ваше высочество»… Звучало в голове Влада.

И он рисовал. Едва робкая искра вдохновения прорывала пелену безнадежной депрессии, как Горский снова и снова набрасывал портреты Жасмин. Как одержимый возвращался к тем трем, что начал писать в своей мастерской. К масляным, большим, в полный рост.

Краски ложились неровными мазками. Где-то четкими, уверенными, где-то чуть нервными, одержимыми. Он добавлял штрихи, полутона, тени.

Переносил на холст совершенное несовершенство.

Легкую асимметрию лица Жасмин и прически. Не совсем одинаковую высоту плеч, будто на одном еще висела сумка.

Одну бровь чуть выше, другую чуть ниже и такие же уголки губ.

Он помнил каждую мелкую черточку наизусть. Вызубрил, как отличник темы экзамена.

Под бровью небольшой шрам и такой же в уголке глаза, как застывшая капелька слезы.

А через неделю с лишним Горского понесло.

Он пришел в «Королевы», чтобы напиться и забыться. А может и трахнуть какую-нибудь доступную телку.

Именно так. Доступную. Телку.

Вечернее представление как раз началось. И девушки начали раздеваться полностью. По обнаженным телам скользили световые блики, показывая выпуклости и впадинки. Надо сказать, тела выглядели неплохо. Но Горского почему-то воротило, и он решил, что еще мало выпил. Надо влить в себя побольше алкоголя, чтобы стало не настолько противно.

Поэтому заказал еще и покрепче.

Однако, чем больше Горский накачивался, тем меньше ему нравились местные «Королевы». Все в них было не так, все не то. Переход между талией и бедрами не такой головокружительный, как у Жасмин. Глаза не такие огромные – «на пол лица», как иной раз любят выражаться.

Губы не такие аккуратные и одновременно сладкие, чувственные.

Груди либо заметно отвислые, либо до смешного маленькие, либо неестественно подтянутые и увеличенные.

Много пластики, косметики, мало изящества. А лица? Неужели приятно видеть такое лицо во время секса? Горскому нравились аристократичные женщины, породистые. А эти… простота хуже воровства.

Наконец, на колени к Владу присела одна, вторая устроилась рядом, а третья – с другой стороны.

Брюнетка, рыжая и блондинка. На выбор. Пышная, с телесами, худая, спортивная. На любой вкус.

Девушки пытались. Правда, старались.

Поглаживали, без труда находя эрогенные точки. Шептали на ухо непристойные предложения.

А Горскому становилось все гаже. В какой-то момент алкоголь, злость и тоска по Жасмин смешались в жуткий коктейль в крови Влада. И он поступил некрасиво. Даже по своим меркам.

Грубо оттолкнул девушек и выпалил:

– Да пошли вы. Дешевки!

– Эй! Не хами! – возмутилась блондинка.

Рыжая замахнулась, чтобы дать Горскому пощечину. И ему бы принять ее, как знак от судьбы. Но Влад перехватил руку девушки слишком уже резво. Просто сработал инстинкт опытного борца.

Шлюшка покачнулась и рухнула со стула. Ойкнула, разбив голову в кровь.

Тотчас к Горскому рванули бугаи из охраны. И Влад встал в бойцовскую стойку, инстинктивно сбрасывая туман алкоголя.

Началась потасовка.

Удар, откат, подножка. Увернуться от барного стула. Перемахнуть через стриптизершу, что все еще вставала с пола с помощью подруги.

Еще удар. Блокировка. Атака.

Наверное, этого Горскому как раз и не хватало. А вовсе не общества девиц слишком легкого для него поведения и слишком тяжелой для восприятия художника внешности.

Влад любил эксклюзив, а не ширпотреб. Женщин, которые выбирали, а не которых выбирали.

Не стоило ему сюда вообще приходить.

Но сейчас рассуждать об этом было уже поздновато.

Горский весь переключился в бой.

Через некоторое время алкоголь совсем выветрился из головы, а пара охранников оказались на полу, в отключке. К ним подоспело подкрепление. А к Горскому – помощь. Все те же Сомин с Хасбековым. Впервые они выступили на стороне посетителей.

– Эй, ребята! Давайте-ка просто отпустим парня восвояси! – выразил свое мнение бывший боксер.

– Я тоже считаю, что свой билет на выход он уже из вас выбил! – добавил Хасбеков. Однако охранники не согласились с мнением «бойцовских бизнесменов», как иной раз называли Сомина и Хасбекова.

Еще бы! Их товарищей приложили. И еще как. Двоих только соскребать с пола и оставалось. Третий как раз рухнул от удара Горского.