Она опустила взгляд из-под черных ресниц, и длинные волосы упали ей на лицо. Юлиан понял, что Мафейка скорее всего испугалась далекого смеха и не рискнула явиться, потому что это озеро было сейчас хоть и пустынным, но здесь явно чувствовалась рука человека. Но отчего же Вериатель глядит с такой тоской в последнее время?

Он поцеловал ее в щеку, убрал пряди с лица Вериатели, которую, казалось, совсем не заботил ее вид, но тут она вдруг, едва не разрыдавшись, потянула его к озеру. Потянула слабо, словно прося.

– В воду? – спросил удивленно он.

Вериатель мотнула головой. Потом показала пальчиком на север.

– Сбежать? Ах, ты же все знаешь наперед, Вериателюшка. Мне тебе и рассказывать ничего не нужно, – улыбнулся вымученно Юлиан. – Я бы пошел с тобой, куда угодно, хоть в горы отшельником, хоть в воду. Мы бы обскакали с тобой весь Фесзот. Я слышал, что там таятся такие красивые места, такие тайны – одним богам они известны. Ведь никто не может победить коварные течения восточного берега… Я бы пошел… Но мне не дано дышать под водой, как рыбе, Вериателюшка, и не могу я появляться в разных местах, выпрыгивая на сушу. Да и есть мне надо не рыбу, а кровь, причем человеческую.

Она снова показала на север, снова потянула, уже слабее, но Юлиан лишь опустил ее ручку, нежно поцеловал и потом покачал головой. Тогда Вериатель безвольно упала ему на грудь и так и замерла, словно переживая какую-то печаль. А Юлиан не понимал причин ее печали, разве что Вериателюшка чувствовала то, что творилось у него на душе.

– Я сам не знаю, что происходит, – шепнул он ей на ухо, гладя по мокрым плечам. – Что-то довлеет надо мной. Я словно объят огнем, горю. Но я пока не знаю, что это… Но разузнаю обязательно.

Да, я могу бросить все и убежать, душа моя. Но куда? В Ноэль? Это бесполезно. На север? Совет меня не поймет, лишь засмеет – уж так сказочны будут мои претензии моей же матушке. К графу Тастемара? – и тут лицо Юлиана потемнело от гнева и он не стал продолжать, хотя злые слова так и просились соскочить с языка. – Если и бежать мне, душа моя, то только в никуда, чтобы питаться, как зверю, убивая, а ты знаешь, что я этого желаю меньше всего.

Он обнял ее покрепче, вдохнул запах тины и тихонько сказал, не переставая слушать окрестности, уж нет ли кого поблизости:

– Но и здесь меня подстерегают опасности. Это игра с огнем. Но я все-таки уже не двадцатилетний рыбачок-дурачок, который живет иллюзиями о семье. И я понимаю, что, узнай старик Ралмантон правду, он убьет меня, невзирая на то, что я уже не единожды спас ему жизнь… Мне придется взвешивать каждое слово и действие. А коль нависнет надо мной отчетливая беда, Вериатель, то я сбегу. Брошу все и сбегу. Ты не бойся, я в пекло не полезу, – и он попытался улыбнуться, но она не улыбнулась в ответ. – Вокруг меня одни недруги… Одна ты у меня верная, одной тебе можно верить. Что ж это за мир-то такой…

Вериатель вдруг покачала головой, словно сама себе, обняла ручками своего возлюбленного за плечи и печально вздохнула. Так они и простояли, пока демоница не решила вернуться в воду.

Уделом же Юлиана стали размышления, как теперь ловчее поступить, чтобы и не выдать себя при старике-советнике, и изобличить правду. И хотя в душе он чувствовал толику сочувствия к Илле, однако понимал, что безопаснее всего будет продолжать если не разыгрывать роль сына, то хотя бы не раскрывать своей сущности.

Элегиар.

2153 год, весна.

Это был погожий весенний день. Шелестели одетые в зелень апельсиновые деревца, заигрывая с ветром. В их ветвях, затаясь, голосила певчая славка.

Илла Ралмантон сидел на террасе второго этажа, на пышном диванчике, подобрав под себя ноги. Халат его был распахнут, пояс покоился рядом, а ветер трепал края нижней рубахи, из-под которой ало-розовым цветом пестрели язвы. Илла подставлял свое тело, напоминающее старую сухую палку, солнцу, чтобы ощутить его ласку и отдохнуть от бесчисленного числа мазей и лекарств.

Вот широкий рукав его халата скользнул по шахматной доске. Илла передвинул вырезанную из черного платана и украшенную золотом фигурку ферзя на одну клетку по диагонали. В ответ на это Юлиан, сидя напротив, вскинул брови – советник снова подставлялся. Неспроста. Значит, за жертвой последует выгода, как обычно, состоящая из долгих и изощренных комбинаций.

Лукна сидела тут же рядом. Цепочки на ее рожках звенели при каждом повороте головы. Ручкой, украшенной кольцами, суккуб гладила Иллу, заправляла его жидкие пучки волос за ухо, чтобы они не мешали игре.

Эту игру – шахматы – подарил посол Дзабанайя. В последнее время он не скупился на щедрые дары, так что особняк советника теперь стал напоминать мастрийский дворец. В спальне лежали и висели дорогие ковры, расписанные фениксами и растительными орнаментами; посуда из мастрийского стекла блестела в шкафах золотом и алыми красками. Картины с изображением пророка Инабуса, пламенного полета феникса Огненной звезды, правления Элго Мадопуса и его странствование по горам – легенды мастрийцев и их священные символы оживали на стенах особняка.

Илла коварно улыбнулся, когда Юлиан после долгих размышлений, ибо игра не склоняла к поспешности, захотел передвинуть фигуру слона. Однако рука того тут же замерла в воздухе. Опять подвох?

– Что же ты, остерегаешься лукавости в моем взгляде? А может она для того, чтобы предупредить твой верный ход, обманув? – с иронией заметил старик и блеснул единственным клыком.

– Отнюдь. У вас осталось меньше фигур, чем у меня. Вы теряете позиции, – отозвался хмуро Юлиан. Впрочем, он и сам не верил в свои слова.

– Не количество – сила, а умение использовать его.

– И все же.

И Юлиан умолк, завис над доской, размышляя. Этот бой продолжался уже с два часа и закончиться должен был только после полудня. Они так часто играли с Иллой, когда у него не было гостей – сталкивались на доске, как противники, и их мастерство в этой новой для них игре росло с каждым днем.

Заиграла музыка – это Лукна, устав от напряженного молчания двух мужчин, взялась за фидель и стала перебирать струны. Не понимала суккуб этих нудных игр, когда два игрока, как деревянные истуканы, застывают часами над какой-то доской, двигая фигурки. Где-то там, из сада, на гуляющую у перил красавицу засмотрелись уличные невольники, которые работали тихо как мыши, чтобы не разозлить хозяина.

И все-таки Юлиан не поверил лукавым ухмылкам Иллы. Он передвинул слона, как и задумывал, на одно поле вперед. Тогда советник мерзко усмехнулся.

– Ты щадишь мелкую фигуру, – сказал он. – Поэтому проигрываешь раз за разом. Проиграешь и сейчас!

– А вы, я вижу, не щадите, – вздохнул Юлиан. – Не загадывайте заранее, достопочтенный.

– Милость – это обременение, не способное доставить до конечной цели. Запомни это!

И теперь настал черед Иллы Ралмантона умолкнуть. Он грозно навис над доской, а выражение его лица сменилось с насмешливого на задумчивое. Пока старик замер, как удав, удушающий жертву в своих кольцах, Юлиан поднялся. Нужно пройтись и размяться, расслабить длинные ноги после скрученных южных поз.