и мёртвое тянутся вверх, к источнику света, и выше, в космос. Задираю голову, пытаясь настроить мысли на правильную волну, но запах… Однажды, мне было не больше десяти, я увязалась за компанией соседских детей на заброшенную стройку – посмотреть на новорождённых щенков. Тоже была весна, и мы ходили, окружённые её буйством, разыскивали собак. Не знаю, чего меня потянуло к ржавой трубе, валяющейся на земле чуть дальше кучи мусора, но я приподняла её, и сладкий запах черёмухи заполнил мне ноздри и рот быстрее, чем я уронила трубу обратно. Щенки были там, наверное, уже неделю, но были похожи не на щенков, а на невнятную кашицу. Я смотрю наверх, стараясь тянуться к тебе мыслями, но меня перебивает этот гнилостный запах. Ничего не выйдет, не здесь, не так близко к земле. Не должно быть препятствий между небом и мной. Я отворачиваюсь от места, где ещё пару недель назад чувствовала себя в безопасности.

Сумка хлопает по ногам, земля набухает в предчувствии дождя, прилипает к подошвам. Всё происходит одновременно: раскат грома, звонок трамвая вдалеке и тревожный гул из сумки. Зов из другого мира. Перебираю вещи в поисках телефона, но звонок обрывается прежде, чем успею до него добраться. Номер неизвестный – ошиблись или спам, и к лучшему, что я не успела. Последнее, что мне нужно сейчас, – услышать чей-то голос. Мужественно удерживаюсь, чтобы не нажать на синий значок вконтакта, ну и пусть там горит красная цифра неотвеченных сообщений. Мне всё равно, даже если фандом вместе с Лиз во главе умоляет меня вернуться. Не позволю их голосам затащить меня назад, к запаху черёмухи. Там, куда я уезжаю, мобильная связь не ловит.

Загадываю. Если дверь подъезда открыта, поднимусь. Красная пасть домофона требует код. Можно, конечно, позвонить в любую квартиру, наврать, что газеты разношу. Но если я так сделаю, сломается весь судьбоносный механизм. Толкаю дверь – закрыто, а когда тяну на себя – поддаётся, домофон даже не пикнул. Подниматься легко, первые этажей пять я не чувствую под ногами. Ближе к концу дышать труднее, но не сбавляю темп, пока не забираюсь на десятый этаж. Последнее препятствие – железная клетка, нависающая над лестничным пролётом. Не удерживаюсь от того, чтобы посмотреть с неё вниз. Так, наверное, чувствуют себя космонавты, поднимающиеся в ракету по этой странной железной конструкции. Ещё можно повернуть назад. Но космонавты так не делают.

Дверь на чердак должна быть на замке. Но его нет. Таких совпадений не бывает. Значит, судьба. И вот я рывком открываю дверь, выбираюсь на крышу. Маленький шаг для человека.

Я ждала… не знаю… что всё зальёт яркий свет, из которого ты выйдешь мне навстречу. Или как-то так. На деле здесь всё как внизу, только дождь сильнее. Прячусь под козырёк чердачного каблучка, но ветер насквозь прорезает тело под блузкой. Эх, надо было напялить просто джинсы и футболку… Сажусь на маленький островок сухой земли. Смотрю на небо в сторону гор, за речку, на пейзаж, в который я упиралась взглядом в конце каждого дня. И начинаю ждать, когда он изменится.

Мне сейчас очень нужна музыка. Несколько любимых песен, которые я особенно хотела послушать с тобой наедине! Иногда представляла, как пою их в каком-нибудь полупустом баре на краю Вселенной. Как будто мы с тобой ещё не знакомы. Ты поворачиваешься от стойки и меняешься в лице, приподнимаешь правую бровь (удивление, радость с примесью страха) и понимаешь, что всё это о тебе. Я пою о тебе.

Я переписала несколько песен в мысленную книжечку, и теперь они, конечно, пропали. Не до конца. Напеваю Life on Mars? про себя, но быстро «выключаюсь» и начинаю просто гудеть её мелодию. Потому что нельзя её петь никому, кроме Боуи, у меня это даже не половина того, что хочу передать. Чувствую, как песня ускользает, теряет смысл, становится очередным бессмысленным хитом, который крутят в торговых центрах. Здесь, наверху, всё ясно, clear[6]. Песни просто забивали мне голову, пока я бродила по улицам и мечтала, позволяли не думать – в этом был их смысл.

Открытие немного пугает. Что ещё в моей жизни было ненастоящего? Память перелистывается, распадается на страницы, которые, в свою очередь, рвутся на части, как мысленная книжечка в руках этих… Дождь кончился, словно небо вдруг передумало. Заалело. Самое время вылезти из своего укрытия, но я боюсь пошевелиться. Там, где одежда намокла, передёргивает даже от слабого ветерка. У меня не было времени решить, что делать, когда мне захочется в туалет, так что я стараюсь об этом не думать, обманывать своё тело, пока могу.

Пытаюсь вытащить какое-нибудь приятное воспоминание. Напоследок хочется помнить об этом месте что-то хорошее. Но в голове проносится только ретроспектива сегодняшнего дня. Пролетает четвертинка твоего лица. Обрывок карточки падает, как в немом кино, и ещё раз, и ещё раз… Как гифка с зацикленным воспроизведением. Умом понимаю, что можно сделать ещё штук сто таких фотографий, купить в «Сорок два», обменять. Но я всё равно чувствую вину за то, что не сохранила ту самую. Здесь, на краю мироздания, нет ничего такого, что я хотела бы вернуть так сильно. Давай смотреть на вещи реально: мне здесь делать нечего, не за что держаться. Приходи уже. Я заждалась и замёрзла.

Приходи, ты обещала. «Будем заново учиться ходить по небу!» Помнишь?

Приходи – или тоже навсегда останешься одна!

Приходи, потому что, если не придёшь, я не знаю, что будет со мной.

Хотя нет.

Знаю.

Становится жарко, на месте не усидеть. Я шагаю по крыше, хрустя гравием, подхожу к краю и осторожно заглядываю за него. Очень высоко. Меня мутит, как представлю: моё тело стремительно летит и приземляется с треском спелого арбуза. И раскрывается так же, краснотой наружу. Почти отпрыгиваю от карниза назад. Я бы не стала делать этого специально. Горизонт качается, словно я лечу или плыву. Это в глазах всё плывёт. Только не думать снова! Только не… но я уже.

Что, если тебя… не существует? Если я всё выдумала? Сошла с ума? Что, если я поверила – хотя всё было понарошку, как косплей Этти и картонная Мэгги в Кайлином гараже! Я дышу очень быстро и снова хожу туда-сюда, чтобы просто слушать, как шуршит гравий. Окей, допустим, сначала был сериал. Допустим, тебя не было. Но потом… разве моя вера – моя любовь – не сделала твою вселенную реальной? Разве любая вера, любая любовь не даёт жизни? Я не терплю полумер. Фандом