– И для такого платья не нужен лифчик. Бретельки будет видно.

Я завожу руку за спину, расстегиваю лифчик и позволяю ему соскользнуть вниз по рукам. Она смотрит мне в глаза еще секунду и опускает взгляд на мою грудь. Мои груди не самые большие в мире, но я считаю их красивыми. Во всяком случае, многие делали им комплименты.

Мэнди разглядывает меня очень долго, и мне кажется, что она все-таки может сделать шаг навстречу. Снова смотрит мне в лицо.

– А ты смелая, Ви. Ты мне нравишься. – Она поворачивается, прежде чем я успеваю ответить, и снова идет к шкафу. – Примерь платье. Нам еще нужно поработать над макияжем и прической.

Уилла едва отрывает взгляд от журнала, когда я беру платье с кровати и натягиваю через голову. Оно мягкое, эластичное и приятное на ощупь – приятнее, чем вся моя одежда. Бретельки должны завязываться на шее. Я пытаюсь несколько раз, но волосы мешают. Слышу, как Уилла приподнимается и садится на колени на кровати позади меня. Ее прохладные изящные пальцы касаются моего позвоночника, пока она умело завязывает идеальный бант.

Затем снова настает очередь Мэнди. Она подталкивает меня к столу у окна, усаживает в кресло и объявляет:

– Время макияжа. Закрой глаза.

Я подчиняюсь и молча сижу, пока Мэнди и Уилла роются в ящиках с флакончиками и тюбиками умопомрачительных цветов. Они неторопливо обрызгивают меня и делают макияж. Когда очередь доходит до глаз, Мэнди наклоняется, и я чувствую ее дыхание на своей щеке совсем рядом.

Нелегко сидеть с закрытыми глазами, зная, что она так близко. Я чувствую себя беспомощной. Черт возьми, Уилла могла бы сейчас стоять за спиной с ножом, готовясь пырнуть меня, а я бы даже не узнала…

Я как раз собираюсь сказать им «хватит», когда Мэнди глубоко вздыхает и отодвигается.

– Не подглядывай, – велит она. Что-то шуршит, в шкафу передвигают вешалки. Мэнди берет меня за руки, поднимает, заставляет сделать несколько шагов вперед и берет под руку.

– Смотри, – приказывает она.

Я открываю глаза – и не узнаю девушку в зеркале. Я не из тех, кто наряжается, живу под девизом «удобство важнее стиля» и «кого волнует чужое мнение», моя любимая обувь – тапочки, и я не носила платья с тех пор, как мать пыталась заставить меня ходить в церковь.

Но, черт побери, я клево выгляжу. Реально клево. Ярко-розовое платье с оранжевыми цветами – сама я даже не взглянула бы на такое – сидит идеально, облегая фигуру, под коротким топиком дерзко и упруго торчат груди.

Но куда я пялюсь неотрывно – так это на свое лицо. Мэнди просто гений макияжа. Мои глаза никогда не были такими огромными, а губы – такими идеально пухлыми.

Мэнди держит меня за руку, дрожа от возбуждения. Платье на ней почти не оставляет места для воображения.

– Ну, что скажешь? – Она почти взвизгивает.

Я молчу – у меня просто нет слов.

Кажется, она довольна.

– Пойдем, покажемся миссис Ларсон. – Мэнди тянет меня к двери, но я упираюсь.

– Ты уверена, что стоит? – спрашиваю я. Все-таки на мне платье ее пропавшей дочери. По-моему, это как-то дико.

– Мы здесь постоянно переодеваемся, – старается развеять мое беспокойство Уилла. – Миссис Ларсон нравится.

Я по-прежнему сомневаюсь, но Мэнди настойчива и, не успеваю я возразить, тащит меня вниз по лестнице на кухню. Уилла бежит за нами.

– Зацените, миссис Ларсон, – Мэнди выталкивает меня вперед так, что я спотыкаюсь.

Миссис Ларсон моет посуду в раковине и поворачивается, держа кружку, с которой капает вода. Смотрит на меня, замирает и бледнеет, округлив глаза. Кружка выскальзывает из рук и разбивается.

– Боже, – шепчет миссис Ларсон, цепляясь за стол, будто ноги не держат ее. – Ты выглядишь совсем как… – Она замолкает, в глазах слезы.

Здесь что-то не так, а я понятия не имею, в чем дело. Смотрю на Мэнди, чтобы та объяснила, что происходит. Миссис Ларсон, как надломленная, падает на пол и рыдает, закрыв лицо руками.

– Моя малышка, – причитает она.

Мэнди подскакивает к ней, садится рядом, обнимает.

– Ох, миссис Ларсон, простите… Я не хотела вас расстроить.

– Я знаю, милая… – Миссис Ларсон старается, но никак не может взять себя в руки.

Что бы здесь ни произошло, это явно из-за меня. Я хватаю Уиллу за руку и тащу в соседнюю комнату – подальше от непрерывных рыданий.

– Что это было? – спрашиваю я.

Уилла молча указывает мне за спину; я оборачиваюсь и вижу стену, увешанную фотографиями. На всех одна и та же девушка. Джульетта. А в центре, на каминной полке, самое большое фото, сделанное, похоже, на какой-то школьной дискотеке. На нем три подруги: посередине Джульетта, по бокам Уилла и Мэнди. На Джульетте то же платье, что и на мне. Такая же прическа. И макияж.

Над каминной полкой есть зеркало, и когда я подхожу ближе к фотографии, то вижу свое отражение. Звучит бредово, но я очень похожа на Джульетту.

Это они сделали меня так похожей на нее.

Неудивительно, что ее мама сразу забыла все эти сюси-пуси и прочую хрень, когда меня увидела.

Я поворачиваюсь к Уилле:

– Это что за херня?

Она поднимает руки ладонями вверх, словно защищаясь:

– Это вышло случайно, клянусь. Мы с Мэнди в тот вечер накрасили Джульетту, вот и решили повторить.

По ее щеке скатывается слезинка, потом другая.

– Пожалуйста, не сердись. Я не хотела, чтобы так получилось, правда. И Мэнди тоже.

Я скрещиваю руки на груди и по-прежнему хмуро смотрю на Уиллу, раздумывая, верить ей или нет. Я понимаю ее оправдания, но они выставили меня тварью. А я этого не люблю.

Уилла делает осторожный шажок ко мне и шепчет:

– Слушай, только не говори ей, но, я думаю, ты нравишься Мэнди. Поэтому она захотела, чтобы ты пришла сюда потусоваться с нами. И хочет, чтобы ты пришла сегодня на вечеринку. Вот она и подумала, что ты скорее согласишься, если накрасить тебя как следует.

Меня греет мысль, что Мэнди с ее идеальной прической, маникюром и гладкой кожей заинтересовалась мной. Мой гнев стихает.

– Ты же понимаешь, я не могу пойти в таком виде, – киваю на фотографию на каминной полке. – Я не могу выглядеть как она.

Уилла кивает в ответ:

– Понимаю. Давай помогу тебе все смыть?

Она ведет меня в ванную и берет губку, но я отмахиваюсь. В конце концов мне удается самой смыть косметику. Правда, в процессе этого приходится худо одному из полотенец Ларсонов.

Когда я уже почти заканчиваю, раздается