– Ясно. Тогда завтра же я приеду в посольство, и мы всепосмотрим. У вас есть запасной ключ?

– Нет, – испугался Абдулмамед, – оба ключа были только увашего отца.

– Вы не обращали внимание на его поведение? В последние дниникто ему не звонил, не угрожал?

– Конечно, нет, – попятился Абдулмамед. – Кто мог такоесделать? Мы бы сразу обо всем узнали. Нет, нет! У нас все было в порядке. Весьперсонал посольства его очень любил и уважал. Даже наши дети. – Он вытащилплаток, чтобы вытереть глаза.

Но я уже не верил в этот спектакль.

– Вчера на резиденцию было совершено нападение, – сообщил ямоему собеседнику. – Как вы думаете, у него были враги?

– Нет, – замахал он руками, – его все любили. И нарезиденцию никто не нападал.

– Вчера кто-то влез в окно, – пояснил я. – Перед этим у насвнезапно отключилось электричество, и кто-то влез в окно его кабинета. Напавшийдаже ранил моего отца.

Абдулмамед раскрыл рот, затем закрыл, потом снова открыл. Ижалобно посмотрел на меня.

– Этого не может быть, – произнес он. – В кабинете вашегоотца установлена скрытая камера. Об этом знал только он и знаю я. Мы вызывалиспециалистов из английской фирмы, установили такие камеры в его резиденции и впосольстве. Ваш отец строго меня предупреждал, чтобы я никому об этом нерассказывал.

– И вы не рассказывали?

– Нет. Конечно, нет.

Я растерянно опустился на стул. Век живи и век учись.Похоже, что я действительно ничего не знал об отце. Значит, никакого нападенияна его резиденцию не могло быть? А если в кабинете установлена специальнаяаппаратура… Я увидел, как Рахима раздраженно отмахивается от офицера, но никакна это не отреагировал. Похоже, что вчера мой отец разыграл спектакль,предназначенный для всех нас. Он сам отключил свет в доме, камеры наблюденияпри этом, естественно, ничего не зафиксировали, затем вошел в кабинет и полоснулсебя по руке, открыв окно. Следы чужого там уже были оставлены. Но отец неожидал, что я вылезу в окно. Поэтому вчера так разозлился, даже накричал наменя.

Разрозненные факты стали вдруг выстраиваться в однулогическую цепь. Вчера в резиденции отец инсценировал нападение. Вместе с намибыла только семья Мухтаровых. Тудора и Гулсум еще не было, значит, их можноисключить. Среди подозреваемых остаются четверо. Мы с Рахимой, Салим и моямать. Отец разыграл такой спектакль явно для кого-то из присутствующих. Емувообще не нравились всякие шутки, и он никогда не устраивал розыгрышей. Но наэтот раз, видимо, решил сделать такой сюрприз. Или это была шутка? Нет, нешутка. В присутствии российского посла он бы не стал так шутить. Значит, мойотец вчера сознательно разыграл нападение на его резиденцию. Даже порезал себеруку, чтобы нападение выглядело достаточно убедительным. А что было потом?

Потом мы приехали сюда. И опять здесь не было Тудора сГулсум, когда появился следующий незнакомец. Или такого тоже не было? Я вдругвспомнил, как Лена хотела сесть в кресло, напротив окна. Но отец ей непозволил. И вдруг проявил такую деликатность по отношению к Салиму Мухтарову,усадил его супругу рядом с ним. Я еще тогда удивился. Но отец настаивал, чтобыона села именно на диван, рядом со мной и ближе к мужу. А сам сел в кресло –единственное место, откуда было хорошо видно окно. Я сидел к нему боком. Когдаотец закричал, я повернул голову, но ничего не увидел. И тогда мы побежали всад. Нет, снова не так.

Отец взял оружие и побежал в сад вместе с Мухтаровым. А мнеон приказал остаться дома. Рядом с матерью и женой. Все было именно так. Онивыбежали вдвоем в сад. Мы долго ждали, а потом мать велела мне посмотреть, какидут поиски в саду. Я вышел из дома и услышал два выстрела. Два выстрела.

Я машинально поднялся, пошел к двери, ведущей в сад, открылзамки и, не обращая внимания на людей, заполнивших дом, вышел наружу. Так гдемы стояли? Где мы стояли с Мухтаровым, когда услышали выстрелы?

– Извините, – раздалось за моей спиной, и я обернулся. Этобыл один из приехавших офицеров. – Не могли бы вы вернуться в дом? Мы просилиникого не выходить.

– Да, да, извините, сейчас. Мне нужно посмотреть, мне нужнотолько посмотреть. – Я сделал шаг в сторону. Кажется, мы стояли здесь. Или чутьлевее. У дерева. Вот у того засохшего дерева. Я шагнул к нему. Офицер упрямопошел за мной. Дрожащими руками я начал водить ими по стволу дерева. Я сам неверил, что смогу найти. Не хотел верить. Не мог верить. Но нашел. Нашел!Господи, я нашел отверстие от пули! Мой отец не стрелял в воздух. Теперь я этоточно знал.

Мы вернулись в дом, и офицер запер дверь. Я дрожал всемтелом. Достав из бара бутылку виски, я наполнил бокал. Кто-то из офицеров,увидев, что я собираюсь выпить, одобрительно кивнул в знак согласия. Наверно,подумал, что я нервничаю из-за убийства отца. И у меня действительно тряслисьруки. Теперь я начал все понимать. Мой отец специально пригласил нас вчеравечером в свою резиденцию и разыграл сцену нападения неизвестного. Так у негопоявилось алиби, подтвержденное свидетельскими показаниями многих людей, средикоторых были даже два посла. На следующий день он пригласил нас в загородныйдом на празднование Рождества. Здесь он собирался убить Салима Мухтарова,случайно выстрелив в него, когда они будут в саду. Но когда я тоже появился всаду, рядом с Мухтаровым, он изменил свое решение. Первый выстрел он успелсделать в дерево, а потом разглядел меня и выстрелил в воздух.

Он специально привез с собой оружие, чего никогда не делалраньше. А его рассказ про случай в Шотландии был лишь уловкой для меня. Чтобы яуспокоился. Мать тогда сказала, что это были не грабители, а обычные пьяные. Ия думаю, что она сказала правду. Но отец возражал, называл их грабителями,чтобы в очередной раз оправдать появление коробки с оружием. Отец запланировалубить Салима Мухтарова, чтобы не возвращать ему долга за акции. Тогда акцииостались бы у отца, а через полгода, когда наследство Мухтарова должно было быперейти к его нынешней жене, он мог бы спокойно вернуть любой долг. Его даже нестрашил уход с должности посла после возможного скандала. Он автоматическистановился очень богатым человеком.

Если бы я случайно не появился в саду, все могло бы бытьиначе. Сейчас в кабинете под моим пиджаком лежал бы Салим Мухтаров, а отецдавал бы показания, объясняя случайный выстрел в саду. Два нападения подрядмогли его оправдать в глазах самого строгого прокурора. Но никакого прокуроране могло быть. Он дипломат, посол, не подлежащий юрисдикции английского правосудия.Даже если бы мой отец перебил половину полицейских Лондона, то и тогда егомогли лишь выслать из страны. Он пользовался дипломатическим иммунитетом,который ограждал его от любого преследования. И отец это прекрасно знал.

– Извините, – подошел ко мне старший офицер. Кажется, егофамилия была Уолберг. Он мне представлялся, но я мог уже забыть.