— Просто так испортиться она не могла, — сказал Кириллтвердо, — если это совпадение, то какое-то странное. Эти книги простояли столет, и никто их не трогал. Почему на сто первом году из них стали что-товыдирать? Книги интересуют только Сергея. Больше того, только Сергей что-то вних понимает. Значит, их мог вырвать или сам Сергей, или еще кто-то, кому онпро них рассказывал. Кому и что он мог про них рассказывать? Кроме того, он былслишком натурально изумлен и рассержен, когда обнаружилось, что в книге нехватает страниц. Значит, этот кто-то вырвал их без его ведома. Четвертыймомент. Света разговаривала по телефону и сказала, что не хочет больше никакихтемных дел. Хватит с нее и одного.

— Светка?! — ахнула Настя.

— О чем могла идти речь? Я подумал было, что о работе,потому что ни на какие серьезные дела у вашей Светы духу не хватит, но потомоказалось, что она работает в архиве, а там вообще никаких дел нет, нисерьезных, ни несерьезных.

— Господи, Светка?! — повторила ошеломленная Настя.

— Момент пятый. Владик сохранил всех старых друзей, то бишьсынков некогда высокопоставленных папаш. Они все процветают, по крайней мере,по Светиным меркам. Если Владик околачивается возле них, значит, у него естькакие-то деньги, или он оказывает какие-то услуги. Если у него есть деньги, тооткуда? Из газеты про рок-н-ролл? В таких местах платят от силы полторы сотни.Если услуги, то какого рода? Ты не знаешь, он водит машину?

— Нет, по-моему.

— Раз не водит, значит, использоваться в качестве шофера дляпоездок к любовницам не может.

— В качестве шофера? — переспросила Настя.

— Ну конечно, — сказал Кирилл спокойно. — Водитель — этопочти член семьи. Он знает, во сколько шеф ушел, во сколько пришел, скольковыпил, куда ездил и сколько там пробыл. Иногда это удобно для шантажа. Когдаесть жена, например.

— Черт тебя побери, Кирилл.

— Момент последний, самый сложный. А может, и самый простой.Соня. Ты не знаешь, в истории с уголовником бабушка была на ее стороне или настороне семьи?

— Ну… конечно, она была в ужасе. Она что-то про честьфамилии твердила, про женскую гордость, про то, что бросаться на первоговстречного — недостойно. Это был, наверное, единственный случай, когда она быласолидарна с тетей Александрой.

— Тогда вот тебе и мотив, — сказал Кирилл и потушил впепельнице сигарету. — Ты только пока не пугайся.

— Ка… какой мотив? — запнувшись, спросила Настя.

Ей вдруг стало страшно и стыдно: она лежит голая в пятьсотседьмом номере «Рэдиссона» и слушает рассуждения чужого мужика о том, чтокто-то из ее семьи может быть замешан в убийстве. Она села, придерживая нагруди одеяло, и решительно обмотала его вокруг себя.

— Ваша Соня человек волевой и страстный. Она спасла семью отголодной смерти. Она уговорила Владика не бегать за отцом. Она заставила егоугомониться, когда дело дошло до милицейского отделения. Она все тащит на себеи носит платья образца семидесятых годов. Она ненавидит свою мать.

— Она ей жизнь посвятила, а ты говоришь — ненавидит!

— Посвятила потому, что так понимает свой долг. Если онапоймет, что ее долг в чем-то другом, ее будет не остановить. Зачем она отдалабриллианты оценщику? Зачем ей деньги так срочно, ведь она столько лет без нихживет? Откуда у нее на пижаме собачья шерсть?

— Господи, какая еще шерсть! — пробормотала Настя с ужасом.

— Обыкновенная. Собачья.

— Может, у них на лестничной клетке собака, и Соня с нейдружит.

— У тети Александры аллергия. Если бы она один раз в жизниувидела, что Соня «дружит» с собакой, от Сони бы мокрого места не осталось. Иот собаки тоже. Нет. Вчера или сегодня Соня куда-то ходила, где была собака.Утром за завтраком она отряхивала штаны, значит, ходила или ночью, или дозавтрака. Муся приехала в восемь, и дом был закрыт. Встала Нина Павловна, мимокоторой даже блоха не проскачет незамеченной. Выходит, Соня вернулась раньше.Куда она ходила?

— И куда?

— Я не знаю. Думаю, что к соседям, если у них есть собака.

— Нет никаких соседей, и нет никакой собаки.

— Настя, есть.

— Нет.

— Ладно. Нет. — Он помолчал, прикуривая следующую сигарету.— И еще.

— Как — еще? — спросила она испуганно.

— Я хочу посмотреть газету, в которой был напечатан портретуголовника, который за ней ухаживал.

— Зачем?!

— Потому что я уверен, что не было никакого портрета иникакого уголовника тоже.

Настя смотрела на него, и ее рука, придерживающая одеяло,вдруг разжалась. Одеяло упало, и она нетерпеливо отпихнула его ногой.

Зазвонил телефон. Одной рукой Кирилл взял трубку, а другойподнял с пола одеяло и сунул ей.

— Да.

— Господин Костромин, это Юлия из бизнесцентра.

Кирилл перехватил трубку и нажал на телефоне громкую связь.

— Я слушаю, — сказал он.

— Очень сожалею, но «Милицейской газеты» в Интернете нет. —Голос гулко отдавался во всем телефонном теле, Настя завороженно смотрела нанего.

— Очень жаль. А подписку нашли?

— Как раз об этом я и хотела сказать. Боюсь, что такойгазеты вообще не было в девяносто восьмом году. В списках СМИ она незарегистрирована. Может быть, вам нужна «Криминальная газета» или «Милицейскиеновости»? Есть еще «Милицейский журнал», «Петроградский милиционер» или«Новости милиции».

— Нет, — сказал Кирилл. — Спасибо.

— В названиях других изданий ключевые слова отсутствуют. Ихне нужно смотреть?

— А вообще есть такая «Милицейская газета»?

— Есть. Она зарегистрирована в двухтысячном году. Этоспециальное издание московской милиции. В розничную продажу не поступает. Тираж— четыре тысячи экземпляров. Четыре полосы. Периодичность раз в две недели.Основное назначение — публикация нормативных актов.

— Большое спасибо, — поблагодарил Кирилл, глядя на Настю, —вы нам очень помогли.

— Счет записать на ваш номер?

— Да. До свидания.

Он нажал «отбой», взял Настю за локти и подтянул к себе.

— Видишь как. — Он заправил ей за ухо темную шелковую прядь.— Нет не только уголовника и фотографии в газете. Газеты тоже нет.