сразу. Он вылетает из какого-то кабинета и несется по коридору, а полы медицинского халата летят за ним, как крылья. Раньше бы я невольно залюбовалась своим парнем, а сегодня чувствую глухое раздражение. Вроде бы должна быть ему по гроб обязана за преданность и заботу о маме, но почему-то благодарность не рождается в душе.

– Ты спятила? – Матвей хватает меня за локоть и тянет в коридорчик маминой палаты. – Я на работе!

От его слов мгновенно портится настроение.

– Странно, утром ты никуда не торопился.

– Ну, – его взгляд мечется, – возникли непредвиденные проблемы.

– А это что? – показываю на его воротник.

– Что там? – дергается он, а взгляд становится совсем блуждающим.

– Чьи-то губы.

– Спятила?

Он подпрыгивает, как козлик, и несется к зеркалу, в глазах плещется паника. «Эх, ты! – хочется сказать мне. – Там глупо попался!

Но я молчу, жду новую порцию злости с его стороны.

– Ну, и шутки у тебя, Арина! Со своими уголовницами так развлекайся!

– Матвей, я не совсем понимаю. Мы вместе всего несколько часов, а ты меня постоянно тюрьмой попрекаешь.

Отворачиваюсь. Стараюсь дышать ровно, чтобы не взорваться. Что-то не слишком радостная у меня свобода. Я так ждала этого дня! Так ждала! И на тебе…

– Это ты все время в бочку лезешь, я не виноват.

– Ладно, я плохая, ты хороший, – пытаюсь превратить разговор в шутку. – Давай не будем ссориться. Мама спит, а медсестра говорит, что время посещений закончилось.

– Увы, придется тебе добираться самой, – разводит руки Матвей. – Я занят.

И опять глухое раздражение клокочет в груди. Раньше любимый никогда не вызывал такие эмоции.

– Утром ты казался свободным, как ветер.

– Что поделаешь, босс требует объяснений.

– Каких? Он не знает, что ты больше года держишь в вип-палате пациента, не способного оплатить лечение?

– Н-нет, не это.

– Тогда, что? Сестры доложили о скандале в коридоре? Но устроил его хозяин клиники, не я. И ты тут ни при чем.

– Ну, я уже понял, что моя помощь тебе не нужна! – криво усмехается Матвей. – Ты ловко состыковалась с врагом. Смотреть было противно.

– Ах, противно?

Обида захлестнула сознание. И где любовь, о которой он пел с утра? Растворилась в воздухе? Или давно прошла, даже следа не осталось?

– Ты так унижалась! Никакого достоинства.

– Да, его не осталось, ни капли. Я получаю шок за шоком, впору с мамой на соседней койке оказаться.

– Ну, не драматизируй, Ариша. Все же хорошо.

Он делает шаг ко мне, хочет обнять, но я шарахаюсь в сторону, как от паука, даже руки перед собой выставляю.

– Что хорошо? Я вышла на волю. Это хорошо? Или классно, что мама парализована и не может рассказать, что произошло? Или просто здорово, что за год вырос огромный долг?

– Черт! Хватит! Достала нытьем! Я создал Анне Николаевне идеальные условия для выздоровления, а ты еще и недовольна? Неблагодарная! Права была мама…

– Интересно, в чем же она права? – прищуриваюсь, выдавливаю слова сквозь стиснутые зубы, едва держусь, чтобы не влепить любимому пощёчину. Меня уже несет по бездорожью, как тот Мерседес. – Может, ее просветить, кто на самом деле виновник аварии?

– Попробуй только! – любимый шипит и щурит глаза, и любви в них нет ни грамма.

– А что, правда в глаза колет?

– Все! Я пас! – Матвей поднимает руки. – Поговорим: когда у тебя псих пройдет. Я вызываю тебе такси.

Он вытаскивает телефон и действительно называет мой адрес, потом разворачивается и широкими шагами торопится к выходу из отделения, словно хочет сбежать от меня как можно быстрее и дальше.

Я заглядываю к маме, забираю сумку.

– Я завтра обязательно приду, – целую ее в щеку. – Обязательно, вот увидишь.

«Нужно показать маму другому врачу», – мелькает мысль, когда спускаюсь в лифте.

Мне действительно не нравится ее состояние. Совсем не нравится.

Таксист подвозит меня к дому. Уже в начале улицы я начинаю плакать. Не хочу, должна радоваться, но слезы бесконтрольно текут по щекам.

– С вас семьсот рублей, – заявляет таксист.

– Что? – теряюсь я. – Но… должны были заплатить…

– Ничего не знаю, у меня указано, что оплата будет наличными.

Новый шок кувалдой бьет по голове. И этого человека я любила столько лет? Спасла его от тюрьмы, ждала, как безумная, встречи, мечтала о совместной жизни? «Он же не был таким», – шепчет внутренний голос.

Не был, но стал за эти пять лет.

– Подождите, я сейчас.

Выскакиваю из машины и бегу к соседу, который выглядывает из-за забора.

– Дядя Степан, одолжите мне тысячу. Я сниму деньги и вечером вам верну.

– Приехала, красотуля, – улыбается он. – Агата, неси наличку!

Его шустрая полненькая жена скатывается колобочком по ступенькам и радостно улыбается. Она бросается ко мне, крепко обнимает и целует в щеки. Это так трогает, что я всхлипываю.

– Ну-ну, не плачь, – хлопает меня по плечу сосед. – Все образуется. Черная полоса тоже когда-нибудь заканчивается. А тебе посылочку принесли.

Смотрю на него удивленно. Какая еще посылка? В наше время люди ходят сами на почту, а тут почта пришла ко мне. И кто знал, что я именно сегодня буду дома? Чудеса, да и только! И сразу радужные мысли испарились. А если это очередной сюрприз от мажора? Сегодня он мне человеком показался, но, может, это обманный маневр?

– Кто принес посылку?

– Курьер. Агата, выноси.

Соседка выбегает из дома с большим фирменным пакетом «Глории джинс» в руках. Я уже ничего не понимаю, осторожно заглядываю внутрь и вспыхиваю от счастья.

– Ну, что там, показывай! – тетя Агата приплясывает от любопытства.

Я вытаскиваю из пакета джинсовую куртку со своим первым рисунком.

– Вот.

– Матерь божья! Как же красиво! – качает головой дядя Степан. – А машина на ваш Мерс похожа, да и девушка… – он приглядывается и охает: – Это же ты?

– Да я.

В двух словах