начинает метаться по кабинету. И мне нравится ее испуг, он наполняет энергией каждую клетку моего тела, я словно питаюсь им, как вампир.

– Швабру в руки и вперед! – приказываю ей. – Живо, пока я вообще не передумал.

Васильева распахивает дверь и бросается в приемную. Секретарша вскакивает, Санек, сидевший на диване с телефоном в руках, тоже.

– Куда? – спрашивает он.

– К завхозу, Васильева будет убирать административный этаж и подавать мне кофе.

– Но…

Теперь в глазах секретарши плещется откровенная паника. Получается, я отбираю сейчас ее хлеб. Не знаю, почему, еще не разобрался до конца в себе, но хочу держать Васильеву ближе к себе. Мне многое надо у нее узнать. Очень много.

– Никаких «но»! Проводишь Васильеву и назад.

Санек возвращается через полчаса. На его лице блуждает улыбка. Это бесит!

– Чего развеселился?

– Так. Эта Васильева – прикольная девчонка.

Он ловит мой раздраженный взгляд и сразу становится серьезным. А у меня внутри бушует огонь.

– Обычная уголовница.

– Не скажите. Вы ее протащили через огонь и воду, а она не сломалась.

– И чем она тебя так зацепила?

– Крепкая натура, – Санек секунду молчит и добавляет: – И хорошенькая.

– Фу, нашел красавицу!

– Зря вы так. Просто присмотритесь.

Следующие дни я присматриваюсь. Хожу на работу каждый день к девяти часам и присматриваюсь. Сотрудники сначала дергались, заметив меня, старались скрыться в отделах и боковых коридорчиках, а потом даже привыкли. Зачем хожу, не знаю. Зацепил меня Санек своими словами.

Васильева ведет себя скромно: ни с кем не ссорится, вежливо здоровается и старательно выполняет поручения, даже самые безумные. Бесит только одним: все приказы выполняет как робот, тот и то разговорчивее.

– Ровно в девять стакан кофе должен быть у меня на столе, – говорю ей.

– Хорошо.

– Кофе из кофейни на углу.

– Хорошо.

До той кофейни было не меньше трехсот метров. Мне, в принципе, фиолетово, какой пить кофе, приказы отдавал из вредности, но эта девица не возражала, поэтому хотелось загрузить ее невыполнимыми поручениями.

– Температура напитка – шестьдесят восемь градусов.

Быстрое движение бровями, мгновенный взгляд из-под ресниц и коронное:

– Хорошо.

Ни вопроса, ни удивления, ни уточнения.

– И бутерброд из «Старбакс» без лука, без кетчупа, без майонеза.

Теперь каждое утро у меня начиналось так: летел на фабрику быстрее самолета. Каждый раз втайне надеялся, что уголовница плюнула на все и сбежала. Но меня ждал кофе на столе и отчет:

– Температура напитка семьдесят градусов, бутерброд из «Старбакс» с ветчиной и сыром без лука, без кетчупа, без майонеза.

– Я же сказал, что хочу кофе шестьдесят восемь градусов?

– Пока вы меня отчитываете, температура как раз уменьшится.

Оставалось только зубами скрипеть от ярости.

– Я же говорил, что Арина – крепкий орешек, – улыбался уголками губ Санек.

– Какая она тебе Арина? – бесился я. – Пошли на обход!

Ежедневный круг по фабрике стал моей новой приобретенной привычкой. Я спускался на нижний этаж, где находились подсобные помещения, и издалека наблюдал за Васильевой. Ничего не мог с собой поделать: это стало жизненной потребностью. Она уже не вызывала стойкого отвращения, как раньше. Наоборот, было интересно со стороны смотреть, как Васильева общается с коллегами, как смеется, запрокидывая голову. Ее лицо сразу становилось милым и хорошеньким, глаза светились лаской и добротой.

– Санек, как там с видео? – спрашиваю через несколько дней, злясь на себя. – Получилось его обработать?

– Как раз собирался ехать за результатом.

– Отлично. Я с тобой!

Глава 21. Арина

«Мажор согласился!» – душа поет после скандального выяснения отношений в коридоре вип-отделения. И хотя я ненавижу его каждой клеточкой своего тела, маленькая уступка радует безмерно. Мне плевать на косые взгляды медсестер, плевать на презрение, которое льется из глаз Матвея, гордость и достоинство – непозволительная роскошь сейчас для меня. Нужно потерпеть, и все наладится. Я на свободе, почти дома, рядом со мной любимый.

Я влетаю к маме в палату и кружусь от радости. Работы не боюсь, готова сутками трудиться, лишь бы расплатиться со всеми долгами.

– Ы-ы-ы… Ари-на… – вижу, как слезы скапливаются в уголках глаз и промокаю их салфеткой.

– Я здесь, мамочка, рядом. Слушай меня внимательно. Тебе еще немного придется полежать в больнице. Хорошо? Я немножко осмотрюсь, и обязательно заберу тебя домой.

– Лю… Ари…

– Не говори ничего, пожалуйста. Не говори. У нас все будет хорошо. Вот увидишь!

Мама едва кивает, силится улыбнуться углом рта, но губы дрожат, не выдерживая чрезмерного усилия. Она устало закрывает глаза.

Откидываю одеяло, поправляю задравшуюся ночную рубашку, растираю обнаженные холодные ступни. «Надо принести теплые носки», – отмечаю про себя.

За мамой ухаживают хорошо, не вижу пролежней, потертостей и ранок. А что ее ждет дома? Холодные стены и полное отсутствие ухода, потому что я при всем огромном желании не смогу быть одновременно в двух местах. И нанять сиделку нет возможности: никто не захочет работать бесплатно.

Сердце колотится от жалости, в голове крутится куча мыслей.

«Что случилось?» «Почему мама в таком состоянии?»

Мама засыпает, я выхожу в коридор. Где-то рядом должен быть Матвей. Пришло время с ним поговорить.

– Вы что-то хотите? – спрашивает меня медсестра.

– Простите, могу я позвонить доктору Стрельникову?

– Мы номера телефонов врачей родственникам пациентов не даем.

– Матвей Юрьевич тоже родственник.

Медсестра секунду мнется, потом звонит сама.

– Матвей Юрьевич, с вами хочет поговорить дочь больной Васильевой, – звонко сообщает она.

Ее голосок, только что бывший суровым и холодно-вежливым, сейчас журчит, как весенний ручеек. Кажется, от моего жениха действительно все женщины сходят с ума. Почему я раньше не замечала? У меня словно глаза раскрываются.

– Он придет?

– Да, сейчас. И вообще, госпожа Васильева, время посещений закончилось.

– Простите, я скоро уйду.

Матвей появляется почти