на стул напротив. Сандрина садится. Она не выставила вино, как обычно на обед, но он его и не требует.

Он молча размышляет. Когда он отталкивает от себя тарелку, она видит пятно от соуса на его джемпере. Пододвигает к нему сырную тарелку, но он к ней не притрагивается.

– Я поеду к Маркесам, – объявляет он, протягивает руку и отнимает влажную тряпку от ее щеки.

Разглядывает щеку. Сандрина напрягается, невольно втягивает голову в плечи.

Он говорит:

– Любовь моя, ничего не заметно. Ты меня прощаешь? Ты прощаешь меня?

Сандрина не отвечает.

Он встает, обходит ее, кладет руку сзади на шею. У Сандрины между лопатками снова горит огнем длинный нож, парализующий позвоночник.

– Я поговорил с Кристианом. Он кое-кого посоветовал – специалиста по семейному праву, но предупредил, что все очень сложно. Что добиться лишения родительских прав будет очень непросто, что Каролина на суде начнет строить из себя жертву, что надо попытаться договориться полюбовно. – Он опускается на колени рядом со стулом Сандрины, повторяет «Сандрина, Сандрина», тихо, ласково, пока она не смотрит ему в глаза. – Мы все растеряны, дорогая, совершенно растеряны. Она возвращается неизвестно откуда и хочет воззвать к закону, она хочет забрать у меня сына. Понимаешь? Ты понимаешь, каково мне?

Сандрина кивает, но вместо понимания приходит ощущение, что она уже ничего не понимает. Щека горячая и в то же время ледяная.

Он говорит:

– Ты поедешь со мной.

Опять надо убрать остатки еды и посуду со стола, сходить наверх, принести ему чистый джемпер. Щека слегка порозовела, Сандрина пудрит ее. И около шести часов они подъезжают к дому Маркесов. Перед парковкой их обгоняет автомобиль, мелькает чей-то знакомый профиль, но у Сандрины нет времени, чтобы определить, кто там за рулем.

Машина останавливается. Ее муж глубоко дышит, потом оборачивается и внимательно смотрит на нее. Поднимает руку, чтобы убрать ей за ухо прядь волос, и она отшатывается. Он улыбается, говорит:

– Сандрина, мне очень жаль. Я… они хотят забрать у меня мальчишку, понимаешь? Поэтому они его не привезли. Смотри-ка, у тебя блузка расстегнулась. – Он застегивает ей верхнюю пуговицу, потом берет в ладони лицо Сандрины и смотрит прямо в глаза:

– Но ты же на моей стороне?

Он целует ее, очень нежно, а когда его губы отрываются, она видит слезы у него на глазах и берет его за руку – сжимает пальцы мужчины, который плачет. Вот оно, он снова с ней – тот, кто ее любит, и теперь она снова все понимает.

Он жмет на звонок домофона и ждет.

Сбоку приближается чей-то силуэт, это полицейская. Все ясно, она сменила автомобиль, и это она была за рулем обогнавшей машины. Сандрина копается в памяти, пытаясь сообразить, не этот ли автомобиль стоял сегодня неподалеку от их дома во второй половине дня. Да. Может быть. Эта змея следила за ними.

Сандрина не смеет ничего сказать, она смотрит на застекленную дверь в бордовых разводах. Он снова звонит. Там должны слышать. Подъезжая, они видели свет в окнах.

Полицейская поднимается на две ступеньки крыльца. Ее мужские ботинки на удивление бесшумно передвигаются по бетону, но он мгновенно, как по тревоге, оборачивается.

Вот она, вена на виске, и Сандрина не знает, стоять рядом с ним или отступить. Наконец она медленно спускается на одну ступеньку, и когда полицейская говорит: «Господин Ланглуа?» – еще на одну; она уже на дорожке перед крыльцом.

– Господин Ланглуа, Матиас на какое-то время останется у своей матери.

Ее муж засовывает руки в карманы брюк. Он так делает в тех случаях, когда надо сохранять спокойствие. Раздается жужжание, и дверь открывается. Это полицейский, он спустился и тоже говорит: «Господин Ланглуа, господин Ланглуа» – как будто имя должно произвести какое-то действие, что-то изменить.

– Я приехал за сыном, – говорит ее муж. – Я беспокоился, потому что не знал, где он.

Начинается торг. На улице темнеет. Образуется треугольник: мужчина-полицейский загораживает вход в дом, его коллега стоит сбоку и он, ее муж. Сама Сандрина держится в стороне, она не хочет превращать треугольник в квадрат, ей тут не место. Была бы такая возможность, она бы ушла, но ее муж нуждается в ней – это он решил, что она должна быть рядом.

«Добрый полицейский» и «злая полицейская» – их роли очевидны, думает Сандрина. Добрый полицейский говорит спокойным тоном, а злючка стоит с гордо поднятым подбородком, всем своим видом говоря: «Что, не нравится? Обосрался, увидев, что я у тебя за спиной?» С самого начала эти двое играли с ними в кошки-мышки, тем самым запуская цепную реакцию. Они высекают искру, подносят спичку к пороху. И этим вечером игра продолжается.

Добрый полицейский говорит:

– Господин Ланглуа, госпожа Маркес имеет такое же, как и вы, право жить со своим сыном. Да, мальчик жил в вашем доме, но до обсуждения вашего вопроса в суде и ввиду возобновления расследования по делу об исчезновении вашей супруги Маркесы полагают, что будет лучше, если ребенок останется у них.

Гневная венка, кулаки в карманах, но голос звучит ровно, когда он отвечает:

– Это похоже на похищение, и, что возмутительно, полиция поощряет такое поведение.

Он говорит также, что для ребенка плохо, когда его резко отрывают от дома, произносит очень много разумных, хорошо продуманных фраз, но сучка-полицейская в ответ ухмыляется, и его кулаки все глубже и глубже уходят в карманы.

Замолчав, он пятится, спускается с крыльца, делает вид, что отступает. Минует Сандрину, выходит на проезжую часть, задирает голову. И, глядя на окна, кричит хриплым голосом, зовет сына. Раз. Другой. И потом без остановки, как перед этим звонил в домофон.

Полицейский тоже спускается, его коллега идет следом, треугольник восстанавливается; карусель заводится снова. Полицейский говорит: «Господин Ланглуа, господин Ланглуа…», а полицейская смотрит на мужа Сандрины с издевкой.

Сандрина не знает, как быть, стоять в стороне или вмешаться. Нет, вмешаться невозможно. Она делает несколько шагов к машине, говоря себе, что в любом случае он должен уехать отсюда, а она подождет у машины. Ее маленькую двухдверку они оставили у дома – поехали к Маркесам на его большой и шикарной машине. С этой машины он пылинки сдувает и хочет, чтобы свою она продала. Говорит, что ее машина слишком мала, что это тачка для бедноты, что она небезопасна. В последний раз, когда об этом зашел разговор, Сандрина сказала: «Но она же нужна мне, чтобы ездить на работу»; и он рассмеялся. Он уверен, что в конце концов она уволится, потому что ничто ее там не