«Ого!» – подумал Георгий и торопливо отпрянул, прежде чемВиталий сообразил проверить, не было ли свидетелей у этой молчаливой дуэливзглядов.

Был свидетель, был… и сделал два вывода, которые,собственно, просто-таки сами просились к осмыслению.

Первое – Виталий в этом деле не простой исполнитель, пешка.Это его игра. Здесь замешано что-то очень личное – ненависть, например. Георгийв этом почти не сомневался – все-таки он многое сделал для того, чтобы статьобъектом смертельной ненависти Виталия, а потому чуял товарища по несчастью,что называется, за версту. Хотя здесь-то, на Амуре, будет более точнымвыражение: «Рыбак рыбака видит издалека».

Теперь вывод второй. Девица ненавидит Виталия столь жесильно, однако, если она затянула эту перестрелку взглядов, ее ненавистьсильнее страха. Да, сероглазая вышла из ступора скорее, чем рассчитывалиохранники! И первая неудача с попыткой побега отнюдь не сшибла ее с ног. А разтак… раз так, Георгию надо как можно скорее оказаться в открытом переходе междудвумя салонами. Просто для того, чтобы убедиться в правильности илинеправильности своих умозаключений.

Он уже начал спускаться, когда сообразил, что может неуспеть. Если все пойдет так, как он предполагает, лучше оставаться по правомуборту на верхней палубе. Ведь с той стороны берег ближе…

Но тут же Георгий с досадой покачал головой: нет, вряд лиона решится. Ведь на нее сразу наденут наручники, а со скованными руками…

И тотчас тяжелый всплеск сказал ему, что он ошибался.Все-таки решилась!

В следующее мгновение Георгий вскочил на бортик и, сильнооттолкнувшись от тонкого поручня, прыгнул в Амур.

* * *

Он знал, как войти в воду, чтобы вынырнуть почти мгновенно,и оказался на поверхности почти одновременно с девушкой. И даже успелудивиться, что она вообще вынырнула: прыгать с «Метеора» – почти самоубийство!Она даже не прыгнула, а рухнула. Похоже, ее крепко оглушило: белые губы жадновтягивали воздух, глаза были совершенно бессмысленные.

Георгий подхватил ее, и тут рядом что-то тяжело ударилось оводу. Глянул мельком – и едва не пошел ко дну от изумления: «Метеор» уже далзадний ход. А рядом, на волнах, колыхался спасательный круг, брошенный чьей-тометкой рукой.

«Метеор» был совсем рядом; моторы глохли.

«Недалеко же ты убежала, бедняжка», – с невольной жалостьюподумал Георгий: на нос уже вылез тот, чернявый; следом продвигался Виталий, абелобрысый страховал их сверху, выцеливая из пистолета парочку, бултыхавшуюся вволнах.

«Неужели выстрелит?!» Проверять, пожалуй, не стоило, однакоГеоргий дал себе слово припомнить им всем, а белобрысому в частности, этот«тир».

Ну а пока – делать нечего, Георгий начал надевать на девушкуспасательный круг. И вдруг встретил ее взгляд.

Его словно ударило – таким ужасом были полны эти только чтонезрячие глаза. Бессмысленно отпихивая круг, а заодно и Георгия, она бормотала:

– Не надо! Не трогайте меня! Они будут стрелять, вас убьют!Они убили Валентина, Данилушку, всех! Да отплывайте же!

Вот так открытие. Она не просто боялась Виталия и егокоманды – она боялась за незнакомого ей человека.

Что-то тяжело взбаламутило рядом сизую амурскую волну: ага,чернявый плюхнулся. Поплыл красивым кролем, вмиг оказался рядом, выставил изводы маленькую голову, облепленную мокрыми волосами, вдруг сделавшись достранности похожим на водяную черепашку. Правда, в отличие от черепах он не быллишен дара речи:

– Все, ребята, хватит купаться. Поплыли, сушиться будем. Аты, герой, помоги ее выудить.

Делать нечего, пришлось Георгию подхватить девушку с другойстороны и с помощью чернявого вытолкнуть ее на нос, где уже махал пистолетомВиталий.

Единственное, что Георгий мог сделать для себя в этойситуации, это очень естественно окунуться с головой, постаравшись, чтобы волосыприлипли к лицу: у Пидоренко, хоть он и сущий змей, глаза отнюдь неподслеповатые, как у всех существ его породы…

Обошлось. Все, что угодно, уловил он в глазах Виталия:ненависть, подозрительность, даже некоторую растерянность – только не опасноеузнавание. К тому же он был слишком счастлив вновь получить в свои лапыдевчонку: просто-таки вцепился в нее и успокоился не прежде, чем втолкнул в тотже угол той же «предвариловки» и надежно отгородил телами прочих «тюремщиков».

Ну а Георгий имел теперь право на некоторую свободупередвижения и намеревался этим правом попользоваться. Прихватив свою сумку, онпроследовал до туалета, откуда вышел другим человеком: в сухих джинсах и сухойрубашке. Внизу, понятно, тоже все было сухое.

Вернулся в салон, раскинул отжатую одежду на пустых креслах,там вдобавок хорошо ветерком продувало. Пятерней взъерошил подсыхающие волосы,опять-таки постаравшись, чтобы они как можно небрежнее упали на лоб. Вид, онзнал, получался диковатый. Но сейчас чем хуже, тем лучше.

Те трое смотрели на него, поэтому Георгий не торопилмизансцену: медленно развесил вещи, медленно оглянулся, медленно заметил, чтопод задние ряды кресел уже изрядно натекло…

Сделал испуганно-сочувственное лицо:

– Ребята, вы что, так и будете мокрые сидеть? Простудитесь.Да и мы того и гляди утопнем.

Он и впрямь чувствовал себя как на сцене: все пассажирытеперь пялились на него.

Те, к кому он обращался, впрочем, не удостоили его ответом.Девушка тоже не подняла головы, и Георгий обостренным чутьем понял: она все ещебоится за него – боится привлечь к нему внимание.

Интересное кино… Особенно – про Валентина!

– Слушайте, ребята, извините, что я в ваши дела лезу, – ссамым простецким видом подступил он к «предвариловке». – Я, конечно, не знаю,чего она там натворила, но переодеться-то ей можно или нет? Так ведь и впрямьвоспаление легких схватить недолго.

Виталий обратил на него немигающий взгляд. У Георгия дажеспина похолодела.

– Да в самом деле, дайте девке переодеться, – встрялакакая-то сердобольная бабка.

– Намыкается еще на зоне, успеет, – с авторитетным видомподтвердил бородатый мужичок.

По салону пронесся гул, означающий, что и остальныепассажиры поддерживают гуманистический курс.

Виталий, ничего не скажешь, умел применяться к обстановке.Лицо его утратило каменную неподвижность черт, а на губах появилось что-товроде растерянной улыбки: