на них внимания до самого конца, потом оборачивается и протягивает Джейми руку:

– Да пребудет с тобой мир.

Джейми с мрачной решительностью дуэлянта отвечает:

– И с вами.

Потом Мэриен идет к бело-зеленому дому, в руках коробка с платьем.

– Можете взять обратно, – говорит она Баркли. – Я не надевала.

– Я заметил, – отвечает он, ведя ее на кухню. – Тебе не понравилось?

– Голец обсмеял бы меня с небес.

Она бросает коробку на стол.

– Ты веришь в небеса?

– Нет.

– Вот как? А что, ты думаешь, происходит?

– Я думаю, ничего не происходит. Сэдлер здесь?

– У мистера Сэдлера дела в Спокане.

– Мне пора летать через границу. Я знаю, где посадочные полосы. Я на них практиковалась. Поскольку Гольца нет, я теперь единственная, кто может.

Он облокачивается на раковину и закуривает сигарету.

– Нет. Страна кишит пилотами.

– Таково было мое изначальное условие. Вы же знаете.

– Мэриен, я никогда не соглашался на твое так называемое условие.

Она таращит глаза:

– Согласились. Вы не возражали, чтобы я и дальше брала уроки.

– Ты не можешь считать, будто заключила с кем-то сделку, просто издав указ.

– Я предупреждала, я не хотела никаких уроков без уверенности, что у меня будет возможность отработать. Иначе нечестно.

Весело:

– Нечестно получить то, чего тебе больше всего хотелось?

– Нечестно не дать мне возможности расплатиться с вами.

– А красиво ли пытаться использовать смерть Гольца в день его похорон, чтобы добиться возможности летать?

– Ему крышка! – выкрикивает Мэриен. – Он часто повторял, что такое может случиться.

Продолжая курить, Баркли смотрит на нее:

– Ты действительно такая жестокая?

– Голец сказал бы, я готова. Я знаю горы. Вы знаете, на меня можно положиться. Если не летать, давайте я буду вас возить. Дайте мне хоть какое-нибудь дело. Я опять начну собирать бутылки. Что угодно. Я чувствую себя дочерью богача или как будто меня научили летать, только потому что девушка за штурвалом – уморительно. Собака на задних лапах.

Долгое молчание. Баркли смотрит на нее с вызовом, она выдерживает взгляд. Наконец он сдается:

– Я не считаю тебя ни дочерью, ни собакой. – Вытянув руку, Маккуин гасит сигарету в пепельнице. – Но на биплане все равно много не перевезешь. Думаю, не стоит рисковать.

Вот так, безо всяких торжественных аккордов, спектакль заканчивается.

– Туда помещается тридцать ящиков, – уточняет она. – Может, чуть больше. Голец мне рассказывал. Не ерунда, если речь идет о высококачественном товаре. А вы, если захотите опять пустить в ход аэроплан побольше, сохраните за собой воздушный путь.

– Хилое оправдание тому, что ты окажешься по ту сторону закона.

– Я уже много лет по ту сторону закона. – Она испытывает бешенство, беспомощность.

– Но не из-за меня.

Она пытается перебить его, он ее обрывает:

– На этот раз, только на этот раз, Мэриен, я не дам тебе того, чего ты хочешь. Не сейчас.

– Но скоро?

Поколебавшись, он кладет руку ей на плечо и легонько сжимает, будто проверяя фрукт.

– Если погиб пилот с таким опытом, как у Гольца, откуда ты можешь знать, что такое не произойдет с тобой?

– Знать не могу, но я все равно должна.

– Если бы с тобой что-то случилось, я бы никогда себе не простил.

– Не ваша будет вина. – Она подходит так близко, что ее левая ступня становится между его ног. – Разрешите мне летать через границу. Пожалуйста.

Он смотрит на нее, как будто сейчас согласится, но берет себя в руки и отодвигается:

– Не надо.

– Чего не надо?

– Не предлагайся.

– Но ведь это вы пытаетесь меня купить.

– Я не пытаюсь тебя купить, я пытаюсь тебе помочь.

– Так помогите тем, что позволите быть полезной.

Она выскакивает из кухни. Он не идет за ней.

Ночью во флигеле с Калебом она делает то, чего не делала никогда прежде: трахает его. Раньше это слово не ассоциировалось у нее с тем, чем они занимаются, но теперь гудит в голове. Она сидит на нем, бешено работая бедрами.

Сначала он отвечает, потом становится пассивным, только смотрит. Под конец сталкивает ее и кончает в старое хлопчатобумажное полотенце. Она ударяется о стену, не сильно, но кричит на него. Он закрывает ей рот рукой, она кусается. Отчасти она хочет, чтобы Калеб отмутузил ее, как в детстве, но даже когда он, корчась от боли, поднимает руку, она знает, он не ударит. Вместо этого Калеб грубо прижимает ее к груди и крепко держит, пока Мэриен не утихомиривается. Ей кажется, он ждет, что она сейчас заплачет. Она не будет плакать. Не может. Наконец они засыпают.

На рассвете одетый Калеб сидит на краешке кровати, волосы свободно спадают по спине.

– Надо прекращать, – говорит он. – Что бы у тебя там ни было, ты должна разобраться. Я тут ничем не могу тебе помочь.

– Нет, – отвечает она. – Никто не может.

* * *

Второй.

Ее план – не реакция на гибель Гольца. Она вынашивала его уже много месяцев, но сомневалась, поскольку Голец сильно переживал бы, а Баркли, чего доброго, обвинил бы его. Теперь все последствия только на ее совести.

Ясным июньским утром она поднимается на биплане, бак заполнен топливом лишь наполовину, ничего необычного, привлекающего внимание. Лениво делает петлю. Выровнявшись, поворачивает на северо-запад и летит вдоль железной дороги.

Джейми на лето исчез. Пару недель назад, в конце мая, Уоллес нашел на кухонном столе записку, где говорилось: «Уезжаю, но к началу школьных занятий вернусь. Не волнуйтесь». Мэриен обиделась, поскольку он удрал, не сказав ей, потом ее обуяла зависть. Если бы она знала, то могла бы поехать с ним. Однако при мысли, что он, возможно, не сказал ей именно по этой причине, обиделась еще сильнее.

К колену пришпилена карта, маршрут уже проложен. В ангаре она оставила свою записку: «Улетела в пункт назначения, вернусь завтра». Она знает, у Баркли есть шпионы, они найдут записку, когда она не вернется вовремя. И тогда он тут же велит своим людям обзванивать все аэродромы на три штата во всех направлениях, суля щедрое вознаграждение за любую информацию о любых девушках, в одиночку летающих на бипланах «Стирман». Она оставила записку только потому, что в противном случае он запустил бы поисковиков и спасателей в небо.

Она опять поворачивает на север, летит вдоль Кларк Форка к озеру Панд-Орей. Садится за заброшенным городком, где бывала прежде, недалеко от обнаруженной ею бензоколонки. У владельца есть грузовик с топливом, он выходит залить ей бак. Риск, но неизбежный. Улетает. На запад, потом на север, вдоль реки Панд-Орей. Там, где перед впадением в Колумбию река сворачивает, начинается Канада.

Она идет на запад, низко над горами, крылья срезают воздух со склонов. Погода более-менее держится. На какое-то время появляется толстый низкий ковер облаков, она остается сверху, заутюживая пузом аэроплана верхний слой, пропеллер наполовину в тумане. Она всегда хотела выбрать на карте точку и полететь туда. Джейми, наверное, тоже двинул на запад, к океану.

Незадолго до отъезда он разбудил ее ночью, тихонько тормоша за плечо:

– У тебя был кошмар.

Ей снился Голец. Они вдвоем в «трэвел эйре» по спирали идут вниз, Голец умоляет ее помочь, но ее штурвал, судя по всему, просто висит в воздухе, не связан ни с чем.

– Мне снился Голец.

– Я так и понял. Ты говорила во сне.

Шелест прохладной весенней ночи. Она подвинулась, и Джейми проскользнул под одеяло, улегшись валетом.

– Как ты думаешь, Голец испугался? – спросила Мэриен.

– А ты бы не испугалась?

– Мне бы хотелось думать, что он не испугался. Но боюсь, так оно не работает.

– Хоть быстро.

– Даже если бы он все знал, думаю, не перестал бы летать.

– И ради детей?

Она покачала головой:

– Надеюсь, он по крайней мере был уверен, что Баркли позаботится о семье.

Они помолчали. Потом Мэриен добавила:

– Что бы он ни думал, теперь все кончено.

Но Джейми уже спал.

Мэриен летит дальше, появляется больше снежных шапок. Ей нравится пустынность – меньше шансов ее выследить. Через несколько часов она спускается в длинную открытую долину, исчерченную фермерскими угодьями. На севере горы. На западе город, Ванкувер. Дальше вода окрашивает горизонт в синий. Пролив Джорджии. Она хочет оставить его сзади, пролететь