юристы в Хелене и Спокане, в Сиэтле и Бойсе, они прикрывают его маршруты и вытаскивают мелких рыбешек, если те попадаются.

Как-то раз, когда они лежат в постели в бело-зеленом доме, он заявляет:

– Это неправильно.

– По-моему, ты получаешь удовольствие.

– Я о другом. – Раздраженно: – Я хочу, чтобы ты просто согласилась. Если все равно собираешься, зачем ждать?

Кольцо плотно надето на шейку матки. Она считает изобретение своим маленьким, но надежным союзником. Кора из заведения мисс Долли достала для нее кольцо по бешеной цене, в которой, по предположению Мэриен, добрая доля была комиссией.

– Вот так, – показала Кора, зажав кольцо пальцами. – Затем засовываешь и отпускаешь. Оно само встанет на место.

Мэриен отвечает Баркли:

– Только если ты пообещаешь, что я всегда буду летать и у меня никогда не будет никаких детей.

Она шутит, но он не улыбается. Она пытается еще:

– Почему нельзя жить так и дальше? В конце концов я тебе надоем, и ты будешь рад, что я всего-навсего твой пилот.

Он серьезен, почти мрачен.

– Мне приходится скрывать почти все свои дела. Я хочу, чтобы по крайней мере тут все было законно, достойно уважения и официально. Я хочу, чтобы и ты была достойна уважения.

– Я недостойна уважения?

Этот укол ее удивляет.

– Я хочу, чтобы ты крепче стояла на ногах, чтобы у тебя было хоть какое-то положение в обществе. – Баркли проводит пальцем по ее щеке. – Я не хочу, чтобы все видели тебя такой, какой в первый раз увидел я.

– Если не ошибаюсь, я тебя очаровала.

– Верно. И все еще очаровываешь. Но это между нами, личное. Если бы кто-нибудь увидел тебя тогда у мисс Долли, то рассудил бы незатейливо, гнусно и неправильно, а я увидел сквозь твой милый наряд. – Баркли приподнимается на локте. – Чтобы увидеть тебя, нужен был я, я точно знаю. Я увидел человека не оттуда, которому я нужен, но он еще этого не знает. Сначала я испытал облегчение от того, что ты шлюха, ведь я мог тебя получить, но, когда разобрался, наступило еще большее облегчение. Я не хотел, чтобы ты досталась кому-то еще. – Он перекатывается на спину, притягивает ее к себе за руку, лежащую у него на груди, она забрасывает ему ногу на бедро. – А ты что увидела? В тот первый раз?

– Незнакомого человека.

– И все?

– Не совсем.

Она больше не хочет вспоминать заведение мисс Долли. Не хочет, чтобы те воспоминания жили в нем. Ее рука тянется вниз, его дыхание становится глубже.

– А что еще?

– Я увидела человека, который позволит мне летать на его биплане, сколько и когда я захочу.

– Да, – кивает он, но имеет в виду движения ее руки.

Мэриен думала, раз он добился ее, раз она уже не предмет фантазий, Баркли потеряет к ней интерес, но нет. От ее увлеченности постелью он еще больше, если такое возможно, сосредоточился на мысли о женитьбе. Казалось, он ревнует к самому соитию. В первый раз, когда она прижималась к нему, билась подле него, и во второй, когда они, загнанные дождем и облаками в калиспелльскую контору, осваивали друг друга, он смотрел на нее с откровенным изумлением. Спросил, откуда ей все известно, и она, притворившись удивленной, солгала, мол, ну так получилось. Баркли рассказал, что не все женщины способны на оргазм и, еще важнее, не все мужчины способны стать его источником. Ей повезло дважды.

Он опять спрашивал у нее, была ли она с кем-то еще, уверял, что, если и так, ничего страшного, просто ему хочется знать правду. Нет, отвечала она. Только с тобой. Другого ответа быть не могло.

Одна его рука обнимает ее, другой он держит ее за ягодицы.

– Ты увидела человека, за которого выйдешь замуж, – говорит он, прикрыв глаза.

– Но только может быть, – отвечает она. – И очень, очень нескоро.

Отныне переговоры ведутся молча, и каждый понимает их по-своему.

* * *

Иногда она думает, что нужно согласиться с Баркли и дело с концом. Есть вещи и похуже, чем муж, возбуждающий тело, имеющий деньги и дающий возможность летать. Но вопрос о детях заставляет ее упираться – этот вопрос и еще один, более общий. В августе Баркли уезжает на несколько недель. По возвращении спрашивает, как продвигаются раздумья. Нормально, отвечает она, неплохо. Он спрашивает, сколько ей еще нужно времени. Не знаю, отвечает она.

Она даже рада отсутствию Джейми. Когда он не переживает, не укоряет, а Калеб надолго исчезает, ей проще сказать себе, что нечего переживать, не за что укорять. Уоллес, похоже, и не замечает ее ночных отлучек. Почти все время он проводит в мастерской, пьет и слушает граммофон.

Ей хочется, чтобы Джейми вернулся и чтобы не возвращался подольше.

Да и нет

ДЕВЯТОЕ

Мне потребовалось три дня, чтобы прочитать книгу Мэриен, книгу Кэрол Файфер, сценарий братьев Дей и еще раз книгу Мэриен. Других дел в общем-то не было, а реалити-шоу по телевизору надоели. В основном я читала в постели, хотя каждое утро и каждый второй вечер принимая ванну, читала еще и там, не признаваясь себе, что сама виновата в простое. Чем-то увлечься – мыслями Мэриен, мертвой прозой Кэрол, водой в ванне – оказалось здорово, чем-то первородным, амниотическим. Выбираться из этого особенного времени придется так или иначе, но вопрос: куда? Подвешенное состояние удобно, пока удается убеждать себя, что оно не обязательно должно смениться другим, пока я могу прятаться в неизвестности, а при распределении ролей быть кошкой Шрёдингера – одновременно Мэриен и не Мэриен.

На второй вечер под предлогом «обсуждения» книги и сценария заглянул Хьюго, но я знала, что он пришел уговаривать, и он знал, что я знала, а возможно, он знал еще и то, как я польщена и как изголодалась по лести.

– Роль – мечта артиста, – сказал он про Мэриен, хотя замечание не имело отношения к делу, ради которого мы встретились. – Фактологическая основа и вместе с тем избыток свободы.

У Хьюго замечательная интуиция, он наверняка знал: если начнет слишком давить, я упрусь. Но он знал и другое: в тайниках души мне отчаянно хотелось услышать, что я должна делать. Не до конца понимаю, зачем он старался. Были актрисы и получше, и понадежнее, и больше похожие на Мэриен Грейвз. Я думаю, ему нравилось заставлять людей делать то, что хочет он, и одновременно то, что хочется ему самому, попутно устраивая маленькие диверсии, например предоставляя работу опальным гражданам.

На третий вечер, проведав о новой заварушке и решив, что она против, позвонила Шивон.

– Я не хочу, чтобы мы принимали поспешные решения, – заявила она. – Полагаю, пусть сначала немного осядет пыль.

– Но ведь хороший проект. И хорошая роль, – вкрадчиво ответила я.

Я не была убеждена, что проект в самом деле хороший, но не хотела ломать голову, кто прав – Шивон или Хьюго. Я хотела консенсуса. Гласа свыше.

– Мои сомнения больше связаны с расписанием, – упорствовала Шивон. – Не хочу, чтобы мы хватались за первую же возможность, которая закончится секундным появлением на экране. Не хочу, чтобы ты превратилась в посмешище.

– Хьюго говорит, мы всегда посмешище. Дескать, смысл как раз в том, чтобы быть посмешищем. Ты против, поскольку мне почти ничего не заплатят?

– Нет. – Ответ прозвучал слишком быстро. Шивон помолчала, и я поняла – перестраивается. – Но создается такое ощущение – лично у меня, из того, что мне известно, – как будто слишком много людей уже хотят от проекта слишком многого. Не очень ясные перспективы.

– Значит, ты думаешь, не стоит.

– Я думаю, тебе нужно спросить себя, что ты хочешь получить от проекта. Почему именно он?

Я увидела, как лечу на аэроплане над океаном. Как смотрю на пустыню льда. Экранизация «Пилигрима», которую я навоображала, была хороша, даже великолепна, но я могла придумать только фрагменты, только отдельные кадры с собой на фоне нарастающей музыки, как в трейлерах, создаваемых для того, чтобы любой манерный отстой показался значительным и важным. Я увидела, как поднимаю «Оскар». Но если бы это действительно случилось, чего мне тогда оставалось еще хотеть? А если Шивон права и я, находясь в бедственном положении, просто позволяю использовать себя в интересах других, упуская единственный шанс