пытаясь унять сердце. Сует голову под кран и, как может, моется маленьким кусочком мыла, лежащим возле раковины. У нее ощущение, что она готовится к ритуалу, к жертвоприношению. Выйдя из ванной, мнется, закутывается в полотенце, раздумывает, затем опять надевает грязный летный костюм, кроме носков и ботинок, их она берет в руки.

Баркли сидит на краю кровати, но, когда она подходит ближе, встает и, не удостоив ее взглядом, идет в ванную. Мэриен смущенно стоит в центре комнаты, слушая, как он писает. Идет к окну и смотрит в щель между занавесками, держа ботинки перед собой, как старушка сумку. Хочет поднять окно, впустить воздуха, но чувствует, что не может. Свет за окном посерел, на улице тихо. В раковине бежит вода, плеск. Мимо грохочет черный «Форд». Вода с волос капает за воротник.

Шаги Баркли позади. Грудью он прижимается к ее спине, заводит руку, берет у нее ботинки, бросает их, расстегивает ей брюки, сбрасывает, разворачивает ее. Дрожащими пальцами расстегивает ей рубашку. Так стремительно оказавшись раздетой, она одной рукой прикрывает грудь, но он отводит ее руку и стягивает трусики. Отступает и рассматривает ее. Бешеный интерес придает ему что-то презрительное. «Ты кто?» Она не та девочка, которой была у мисс Долли. В тех дурацких чужих тряпках она чувствовала себя более раздетой, чем сейчас.

Странно лежать на кровати голой, когда он еще полностью одет. На внутренней стороне ног она чувствует грубую шерсть его брюк, пряжка ремня царапает живот, пуговицы рубашки впиваются в грудь. Она пытается их расстегнуть, но он отпихивает ее руку. Похоже, хочет ее неподвижности. Когда она гладит его шею или спину, он вроде даже вздрагивает, и она кладет руки на кровать, пока он не берет одну, чтобы та сдавила его через брюки. Он вводит палец, как и тогда, но, когда она в ответ начинает двигаться, недовольно смотрит и другой рукой прижимает ей живот: лежи тихо. Ей хочется спросить, как они предотвратят беременность, но мешает неистовость на его лице. Наконец одним движением, как куколка бабочки, он сбрасывает с себя одежду. На его теле почти нет волос, кроме темных гнезд под мышками и у чресел. Когда он встает взять что-то из кармана пиджака, его член отстает от тела, как шкворень.

С облегчением она видит презерватив. Девочки мисс Долли рассказывали ей, что самое трудное с презервативами – это заставить кого-нибудь их надеть. Девочки предпочитали противозачаточные кольца, но говорили, их трудно достать. Баркли залезает на кровать и распихивает ей ноги коленом. Секунду медлит, смотрит ей в глаза, давая последнюю возможность передумать. Первое ощущение – слаженность: мышцы ее паха поглощают натяжение его плоти, та куда больше, чем у Калеба, ее внутренняя архитектура меняется. Ощущение от него темное, далекое, голос из подземного города, и все же, когда он движется, она чувствует собранность, темп, как будто они делают срочное, необходимое дело, как будто на кону стоит что-то важное.

Возможно, она знала, какими будут последствия ее переворота на аэроплане.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Да.

– Больно?

– Немножко.

– Ты ведь не занималась этим раньше?

– Нет.

Баркли пристально смотрит на нее. Она не может понять, верит он ей или нет. Вдруг он резко выскакивает, переворачивает ее так, что лицо вдавливается в подушки, и бесцеремонно вталкивается сзади. Через минуту переворачивается и сажает ее на себя. Затем опять прижимает спиной к кровати, задрав колени на плечи.

Прилаживая ее конечности то так, то эдак, Баркли излучает раздраженное недовольство, и она берет на себя роль испуганного, молчаливого наблюдателя. Чего он от нее хочет? Он, похоже, сам толком не знает. Интересно, думает Мэриен, он всегда так, все его девочки чувствуют себя куклами в руках нетерпеливого, маленького тирана?

Он, не унимаясь, вертит ее, озадаченный ее телом, как будто оно ключ к желаемому, но не само желаемое. К удивлению, ее увлекают механические манипуляции, но, пока он прилаживает ей руки, у него ослабляется эрекция, о такой возможности она даже не подумала. Поместив ее руки над головой и крепко прижав их к матрасу, словно велев им оставаться на месте, он пытается совладать с размягчившейся плотью.

– Черт, – говорит Баркли, откатываясь.

Согнувшись на краю кровати, натирает.

– Я сделала что-то не так? – спрашивает Мэриен.

Рука останавливается.

– Я не знаю, могу ли доверять тебе.

– Что мне сделать?

– Пообещай, больше ты не будешь ни с кем.

– Хорошо. Но что мне делать сейчас?

Он оборачивается и смотрит на нее, наконец, судя по всему, принимает решение. Глубоко вдохнув носом, он, крутанувшись, ложится рядом с ней. Удерживая ее взгляд, аккуратно кладет ей руку на горло. Он не давит, но пульс у нее трепыхается, как пойманная бабочка.

Опять начинается то же самое, однако теперь Баркли более решителен. Он держит ее за голову, за бедра, за запястья. Вставляет ей член в рот, чего Калеб не делал никогда. Она сбита с толку постоянной сменой ощущений: то ей весело, то ее тошнит, то страшно, то море по колено, то она чувствует унижение, то уважение к себе. Похоже, он очень сильно хочет. Она боится, он может разрушить ее, раздавить, как козявку, и даже не заметить, потому что хочет чего-то не в ней, а за ней, оно где-то еще, а может, и не существует вовсе.

Кончает он с ужасной гримасой.

В какой-то незамеченный момент начинается дождь. Он встает открыть окно, впустив пыльный запах летней грозы.

– Ты в порядке? – опять спрашивает он, вернувшись в кровать.

– Да.

– Я хотел быть нежным. Прости.

Она не знает, хочет ли он ее заверений в том, что все было хорошо.

– А крови почему-то нет, – с беспокойством говорит Баркли.

– Я провела много времени на спине лошади, – отвечает Мэриен.

Кажется, принято.

– Ты знаешь, для чего резинки?

– Я не забеременею. – Она медлит. – Ты не забыл взять их с собой.

– Я всегда их ношу с собой, на всякий случай. Откуда тебе известно про резинки?

– От девочек Долли. Хорошо, что она не выпала у тебя из кармана и не приземлилась кому-нибудь на голову.

Он лежит на боку, близко к ней. Кладет кончики пальцев на ключицу.

– Когда-нибудь мы, разумеется, захотим ребенка.

Мэриен ошарашена:

– Я никогда об этом не думала.

Чистая правда – ни разу в жизни она не представляла, как баюкает младенца.

– Все девушки хотят детей.

– Как же я буду летать, если у меня будет ребенок?

Он озадачен:

– Не будешь.

Она озадачена не менее. Много месяцев он выслушивал, чего ей хочется. Она ни слова не произнесла про детей.

– Но я должна летать, – упорствует она.

Они неприязненно смотрят друг на друга. Он кладет ей руку на живот.

– Не сейчас. Потом.

– Я не хочу никаких перерывов. Никогда.

– Ты молода. – Он терпелив. – То, что дает тебе счастье сейчас, не тождественно тому, что даст впоследствии. Ты должна знать, я люблю тебя. Я буду заботиться о тебе. Я женюсь на тебе. – Последние слова произнесены не с вопросительной интонацией.

Значит, Баркли никогда ей не верил. Терпел ребяческие фантазии. Длинное лезвие бешенства прорезает ее, но она останавливает себя, не реагирует, вспомнив, как перевернула его вверх тормашками и напугала. Он думал отплатить, вдавливая ее лицом в подушки, вертя ее тело, как камушек, терзаемый в кармане, но на самом деле лишь принял то, что она ему предложила. Мэриен должна была дать ему потребность вернуть его главенство, и она дала. Может ли быть сила в подчинении? Ей, вероятно, придется выйти за него замуж, Мэриен понимает; он выиграет их тянитолкай, но, если она согласится сразу, то потеряет слишком много.

– Не сейчас, – говорит она.

* * *

Она летает на канадские фермы и привозит ящики с первосортными крепкими напитками, узнает больше о бизнесе. Дела Баркли, цепочки поставок непрозрачные, разнообразные. Он покупает у посредников, которые легально покупают в торгующих спиртным магазинах, рассыпанных по Саскачевану, Альберте, Британской Колумбии, Манитобе. У него есть связи с шотландскими экспортерами виски, с канадскими импортерами, с законодательными и исполнительными властями. Есть