Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На дорожке между сугробами по-прежнему не было ни девочек, ни мальчиков. Звук захлопнутой двери стал полной неожиданностью. В темноте чуть не переломав ноги об табуретку, она, как фурия, выскочила в коридор.
— Женя, если ты обещала вернуться к одиннадцати, значит, в одиннадцать должна быть дома! Почему я должна волноваться каждый раз?
— Мамуль, да ладно тебе. Что ты все волнуешься? Куда я денусь?
— Учти, завтра никуда тебя не пущу!
Женька надулась. Не преминув воспользоваться удобным случаем, бросила грязные сапоги прямо посередь коридора и обиженно удалилась. Двух секунд не прошло, а из-за гневно захлопнутой двери уже появилась ее ехидная физиономия:
— Интересно, а Инка где?
— Скоро придет.
— Ага, значит, Инке можно, а мне нельзя?
— Женечка, будь добра, ложись спать! Инусе, между прочим, уже двадцать лет, а тебе только семнадцать.
Для нашей Женечки это не аргумент — недовольно фыркнула и закрыла дверь перед самым носом. Нахалка!
Одна явилась, на душе стало полегче, но строчки таинственного, завораживающего романа проплывали мимо. Чтение Булгакова в таком взвинченном состоянии было поистине кощунством. Стрелки часов на буфете между тем показывали уже четверть первого… Где же Инуся? Еще пятнадцать минут — и надо будить Леню! Пусть звонит по больницам… или по моргам?
В гнетущей тишине загудел лифт. Наконец-то! На лестничной клетке, обезумевшая от страха, она первой распахнула дверь остановившегося лифта:
— Инуся, я чуть не сошла с ума!
— Мамочка? — Сомнамбулическая Инуся так нежно обнимала двумя руками большущий букет красных гвоздик, словно это был не букет, подаренный Славой, а сам Слава. — Не сердись, пожалуйста… Слава сегодня сделал мне предложение. Он сказал: мне очень хочется, Инуся, чтобы ты стала маленькой хозяйкой моего большого дома. Ты только не говори пока никому, хорошо?
Сомнамбулическое состояние вскоре сменилось диким восторгом: Инуся обнимала и целовала «самую любимую на свете мамочку», настойчиво требуя подтверждений своим восторгам:
— Правда, он замечательный? Необыкновенный! Удивительный! Ведь правда?
— Да-да, дружочек, настоящий принц. — Бурно порадоваться вместе с Инусей не получалось: понятно, любовь, и все-таки стало обидно, что девочка с такой легкостью, не задумываясь, готова расстаться с мамой, папой, Женечкой — самыми близкими людьми. — Пойдем спать, Инуся, уже очень поздно. Завтра все обсудим.
Ни о чем не подозревающий Леня сладко посапывал во сне. Ему везет — все девчачьи страдания, переживания, проблемы обрушиваются исключительно на маму. Папе остается лишь «завизировать» уже обдуманные, готовые решения. Как на службе, поставить свою «подпись».
На правом боку предстоящее Инусино замужество не казалось таким уж трагическим событием. В конце концов когда-нибудь оно должно было произойти, да и жених хоть куда! Красавец, должно быть, умница, раз в двадцать семь лет уже кандидат наук, воспитанный, вежливый парень. Всегда с цветами. И Горький недалеко, всего-то четыреста километров. Будут часто приезжать, звонить.
На левом боку опять начинало щемить сердце… Как же можно отдать Инусю, такую наивную, сентиментальную, домашнюю, в жены малознакомому, в сущности, человеку? Он увезет ее в чужой город, где у девочки не будет ни родных, ни друзей, и если вдруг что-то не заладится, то и защитить ее будет некому. Вполне возможно, этот Слава вовсе не такой уж «замечательный». Где, спрашивается, он пропадал четыре месяца? Почему не позвонил несчастной девчонке? Инуся говорит, у него были проблемы с диссертацией. А у кого нет проблем? Это не оправдание. Нельзя поверить, что у человека не нашлось минуты, чтобы снять трубку и позвонить любимой девушке. Что же это за любовь такая?
Широкая спина в пижаме излучала тепло, покой, безмятежность. Вот, пускай Леня и решает. Хотя какие могут быть решения, когда девочка так безумно влюблена?
4
Леня с любопытством поглядывал из-за «Советского спорта»: что это там Нинка строчит на листе бумаги? Уж не стихи ли принялась сочинять? — но после вечерних лекций у него уже не было сил задавать вопросы.
— Я, Ленечка, решила составить список гостей на Инусину свадьбу.
— А-а-а… — Зевнув в кулак, он передернул плечами, чтобы разогнать сон. — Притомился я что-то. И кого ж ты там понаписала?
— В общем, нас, со Славой и сватьей, шесть человек. Баба Катя — семь.
— Да, матери уж больно захочется на Инкиной-то свадьбе погулять. Придется мне за ней съездить. Хотя полдня, небось, протащусь. Там нынче сплошные объезды да переезды.
— А что там, ремонт дороги?
— Ты вот газет-то не читае… — Леня опять протяжно зевнул и, отзевавшись, сердито постучал по газете пальцем. — К нам на будущий год Никсон собирается. А ему, видишь, в голову стукнуло Загорскую лавру посетить. Вот наши и давай в авральном порядке новое шоссе строить, чтоб этого черта Никсона с ветерком прокатить!
— По-моему, ты напрасно взъелся на Никсона. Наоборот, дай бог ему здоровья. Наконец-то сделают нормальное шоссе, и мы тоже будем ездить к бабе Кате с ветерком. Часа за два с половиной доберемся, как думаешь?
— По хорошей-то дороге, с утра пораньше я и за полтора домчусь. — Заядлый автомобилист подложил руки под голову и, глядя в потолок, мечтательно развздыхался, по-видимому, представив себе, как понесется по новому Ярославскому шоссе. Или вспомнил, как гонял в Германии по автобану на своем «опель-адмирале».
— Давай дальше, дорогой… Балашовы с Галкиными родителями — четверо. Вики с мужем не придут. У Вики в этот день спектакль, у Петра Нилыча съемки…
— Вот и слава богу! Я этого вашего пузатого Нилыча видеть не могу! Как только не стыдно? Мужику сто лет в обед, и туда же…
Гневная тирада в адрес Нилыча и «твоей дуры Галины, которая