Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девчонки застыли, как в финале пьесы Гоголя «Ревизор».
С гитарой под мышкой и с громыхающей сумкой в руке Слава шел рядом, шутливо подделываясь под маленькие, торопливые шаги и так же шутливо поглядывая в темное, облачное небо, рассказывал, как этим летом две недели беспрерывно мок под проливным дождем, спускаясь вместе с друзьями на байдарках по Чусовой… Долгий путь от универмага «Москва» по Ленинскому, мимо парка культуры, через Крымский мост и по Фрунзенской набережной показался до обидного коротким.
Следующий вечер вдвоем был наполнен классической музыкой. Раньше классическая музыка представлялась скучной, непонятной, бессмысленной. Как говорила мама, «Инусе медведь наступил на ухо и еще немножко потоптался». В тот необыкновенный вечер в Большом зале Консерватории на концерте Владимира Крайнева сначала она лишь старательно слушала Прокофьева и вдруг, во втором отделении, почувствовала, что этот загадочный мир музыки ей не чужой. В нем так хорошо! Особенно вдвоем со Славой.
Концерт закончился, публика начала расходиться, только Слава все еще не мог расстаться с музыкой — задумчиво смотрел на сцену. Минуту, две…
— Слава! — Она осторожно коснулась плеча в клубном пиджаке. Слава не ответил.
Прошло еще несколько минут, в зале становилось все темнее, и в душу закрался страх.
— Слава, что с тобой?!
— А?.. Что?.. Ой, извини, пожалуйста, Инуся! Я всего-навсего задумался. Никак не мог решить одну безумно интересную задачу.
— Решил?
— Разумеется. Под Прокофьева голова у меня всегда работает отлично!
Слава — удивительный! Красивый, образованный, умный. Он все оценивает по-своему, тонко, глубоко. Свободно говорит по-французски, читает по-английски и по-немецки, блестяще знает литературу, историю, философию, музыку, живопись, хотя занимается теорией каких-то «графов»…
Дожди улетели куда-то, и обрушилось пронзительное бабье лето. Хотелось петь от счастья и гулять, гулять, гулять по шуршащим под ногами листьям бульваров. Дворники сгребали листья, жгли костры, и легкий, сладкий, голубой дымок стелился, клубился, окутывал неподвижные желтые деревья и приятно щекотал нос.
— Люблю московские бульвары! В общем-то ваша Москва — город прозаический, купеческий. В бульварах же есть какая-то загадка, нечто импрессионистское. Особенно осенью, когда все краски размыты. Давай как-нибудь обойдем с тобой все? Помнишь, как пел Ив Монтан? Кольцо Больших бульваров обойти хотя бы раз! Когда я стану всемирно известным математиком, то непременно отправлюсь в Париж и первым делом обойду все бульвары! — Рассмеявшись, Слава обнял за плечи и впервые легко коснулся губами щеки. — Пойдем в кино, в «Россию»? Очень хочется побыть с тобой в теплой темноте.
На огромном экране наши войска брали Берлин. Стреляли танки, гремела артиллерия.
Но она не видела и не слышала ничего: Слава один за другим целовал ее пальцы, а когда на экране была ночь, отбрасывал губами волосы со щеки. Двухсерийный фильм закончился невероятно быстро. Или так показалось? На Тверском бульваре уже зажглись фонари.
— Дурацкий фильм, правда, Инусь? Если все было так победоносно, то почему погибли двадцать миллионов советских людей? Впрочем, не мне судить о недостатках или достоинствах этого кинища, я смотрел лишь на тебя… Куда пойдем теперь? Не пропустить ли нам по рюмочке?
В шашлычной у Никитских ворот, в дымном, жарком зале, переполненном запахами кавказской кухни и гулом голосов, после двух рюмок сладкого, крепкого вина под шашлык «по-карски» голова начала кружиться, кружиться, кружиться, а после третьей начали мучить подступающие к горлу слезы: завтра ночью Слава уезжает!
В последний вечер она ждала Славу на скамейке возле университета. Ждала ужасно долго — сорок минут! — вглядываясь во всех молодых ученых, выходивших из массивных дверей высотного здания, и с каждым новым незнакомым лицом теряя надежду: они разминулись! Когда же на улицу вышел и побежал навстречу веселый викинг в черном плаще, она поняла: со Славой разминуться невозможно! Он ни на кого не похож! Он необыкновенный!
— Прости, Инусь! Сегодня последний день конференции, и, как обычно, под конец завязалась весьма плодотворная дискуссия. Пойдем побродим?
В темных аллеях на Ленинских горах тоже шуршали листья. Слава почему-то молчал.
— Ты опять решаешь какую-нибудь задачку?
— Уже решил. Рядом с тобой мне удивительно хорошо думается.
Скамейка в кустах еще густой, зеленой сирени была холодной и влажной от вечерней росы. Слава подхватил и усадил к себе на колени:
— Ты такая легонькая! Как маленькая девочка… Ты будешь меня ждать, девочка Инуся? В ноябре у меня защита, так что я приеду нескоро, но звонить тебе буду каждый божий день…
«Каждый божий день», лишь только раздавался звонок, она летела к телефону, недели через две нарочно перестала подходить — ведь в жизни все устроено по «закону подлости»: если не подойдешь, то позвонит именно он. Не помогло…
Прошло три с половиной месяца, как Слава уехал. Чего еще ждать? А сегодня тем более — со вчерашнего дня не работает телефон. Мастер так и не явился… И хорошо, и отлично, и замечательно! Пусть совсем не приходит!
Строчки в учебнике сливались. Звонок в дверь поверг в еще большее отчаяние: все-таки притащился этот чертов мастер! Сейчас починит телефон, и опять страдания…
— Инусь, можно? — Не дожидаясь ответа, какая-то возбужденная, раскрасневшаяся, мама прошмыгнула в дверь и зашептала: — Там пришел молодой человек…
— А мне какое дело? Или ты решила сосватать меня за телефонного мастера? Думаешь, я больше никому не нужна?
— Что ты, что ты, дружочек! Зачем мне тебя за кого-то сватать, когда к тебе вон какой красавец явился!
— О чем ты говоришь? Я не понимаю. Кто явился?
— Молодой человек. Отрекомендовался как Станислав Андреевич, а коротко — Слава. Давай-ка быстренько причешись и переоденься! Как говорит Женька, наведи марафет. А я пока предложу твоему Славе чаю и займу его светской беседой. — Ласково потрепав по руке, мамочка хитренько, точно как папа, подмигнула и понизила голос до шепота. — В твоего Славу я и сама влюбилась бы, пожалуй! Где ты нашла такого красавца?
Лишь только за мамой закрылась дверь, ее самая счастливая на свете дочь подпрыгнула на кровати: «Ура! Завтра Новый год!» — выдрала последнюю страницу из дневника и разорвала дурацкие клятвы на мелкие кусочки.
3
Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом! Отцом — еще ничего. Отец спит себе спокойненько и уже, наверное, досматривает третий сон. А вот матерью! Да еще двух дочерей! Где их только черти носят в двенадцатом часу ночи?
В темной кухне, взгромоздившись на табуретку, она встала коленями на подоконник и выглянула вниз: может, девчонки целуются со своими кавалерами