себя от радости, что судьба наконец-то даровала ему сына, и навестил местного звездочета, который и придумал мне имя. Отец заплатил тушкой зайца за настоящее имя, написанное китайскими иероглифами. Большинство людей не утруждало себя подобными хлопотами и называло деток в честь первой зверушки или цветочка, которые им попадались на глаза. Так было со Вьюном, например. Он утверждает, что его мать умирала как хотела суп из вьюна, пока вынашивала сына, а потому его и назвали в честь этой юркой рыбки. Даже моих сестер звали Май и Июнь – по месяцам, когда они родились. Вот насколько любил меня отец. Почему я не рассказываю друзьям эту историю? Каждый год я все меньше помню об отце, и каждый разговор о нем – будто снимаешь крышку с кастрюли, полной томящегося жаркого, и даешь всему вкусному аромату улетучиться, так что вкуса совсем не остается. Поэтому я редко говорю об отце, за исключением тех случаев, когда это реально нужно. Мне чаще всего достаточно просто взглянуть на его портсигар и на кольцо матери, чтобы вспомнить: я не никто, а Нам Чонхо.

После переезда на новое место я все время возвращался посмотреть на наш мост. Нет, это зрелище – мутная вода да каменистые берега, между которыми мы когда-то спали на бесформенных тюках соломы, – особой радости мне не доставляло. Но меня продолжало тянуть к нему. Бывает у вас такое, что вы возвращаетесь к месту, где когда-то жили, и вдруг чувствуете, будто бы наклюкались спиртного на голодный желудок? Голова начинает кружиться во все стороны, и вас вдруг охватывает жуткая тоска, истоки которой вам и самим неизвестны. Я бы не назвал это ощущение радостью, но иногда мне хотелось почувствовать его.

Долгое время у меня и еды-то не было вдоволь, что уж говорить о капле алкоголя. Мы себе поставили задачу обязательно есть досыта хотя бы раз в два дня. Мы испытывали голод каждую секунду наяву и даже во сне. И мне часто приходилось ходить совсем голодным, потому что я отдавал свою порцию кому-нибудь, кто, как казалось, вот-вот окочурится. Иногда, передавая последнюю пельмешку товарищу, я ощущал, как у меня на спине выступает от голода холодный пот. Делал я это не из желания купить чью-то преданность. Впрочем, именно так эти мальчишки стали мне ближе настоящих братьев. Прошел слух, что тот самый Нам Чонхо из-под моста – главарь всех уличных ребятишек Чонно и не против кормить всех, кто готов присягнуть ему на верность. Когда мне исполнилось 16 лет, под моим началом было уже 40 с лишним ребят.

Очевидно было, что продолжать жить под мостом стало невозможно. Это убогое место обитания даже по меркам нищих попрошаек. Летом комары облепляли нас сверху донизу, а зимой мы едва не замерзали насмерть чуть ли не каждую ночь. Поверьте мне, такая жизнь надоедает с течением времени. К тому же каждый раз, когда происходил очередной мятеж, мы лишались и мешков, которые были нам заместо палаток, и соломки, служившей нам постелями. Бунтари крушили и рвали в клочья все, что попадалось под руку. В таких случаях мы прятались по щелям в насыпи, которые никто, кроме нас, обнаружить не мог, и наблюдали, как полиция сжигает весь наш скудный скарб вплоть до последней деревянной миски и ложки. После очередного такого налета Вьюн и убедил меня, что наступила пора превратиться из бродяг в «крышу». Конечно, просто так взять и нагрянуть в первую попавшуюся китайскую харчевню с предложением за деньги защищать хозяев от других бандитов мы не могли. На каждый квартал в каждом районе Сеула уже претендовала по крайней мере одна из местных японских шаек или корейских бригад. Границы «владений» были жестко очерчены во избежание всеобщего конфликта. Мне пришлось начать с абсолютного нуля. Не было даже переулка, который я мог бы назвать своим. За мной стояла разношерстая стайка побирушек, только и умевших, что махать кулаками. Откровенно говоря, если бы мы не были в столь безнадежной ситуации, то я бы не нашел в себе храбрости потребовать денег у старого владельца забегаловки, который нам вообще ничего дурного ни разу не сделал. Тем большим был мой шок, когда монеты легли мне в руки. Старик, взглянув на меня в сопровождении Вьюна и Ёнгу по бокам, вручил деньги, опустив глаза в пол. Я пересчитал монеты и прикинул, сколько привыкли платить за «частную охрану» у них на районе, и в кафешке по соседству запросил уже вдвое большую сумму. Собственницей закусочной была дамочка в цветастой блузе и с плотным слоем белил на лице, придававших ей вид полной луны, на диске которой кто-то угольком пририсовал глаза. Я повидал достаточно женщин и девушек в Сеуле, чтобы понять, что и с косметикой, и без нее красавицей дамочку нельзя было назвать. От одного сознания того, что я обращаюсь с требованием к женщине, мне было некомфортно и стыдно. Однако она, выслушав меня, тоже протянула мне деньги, даже удостоив меня легким кивком головы.

Когда все прознали, что мы зашли на чужую территорию, произошло то, что должно было произойти: на нас напали представители других банд. При прочих равных условиях эти задиры, старше и опытнее, должны были полностью вытравить нас, но мы удивили всех – и в первую очередь самих себя – победой и закреплением прав на избранной нами территории. Мои слова, может быть, прозвучат как бахвальство, но я с легкостью ввязываюсь в драку. Как-то я даже вступил в бой один сразу с шестью парнями, вооруженными японскими мечами. В итоге – я пробил ножом левую ладонь их главарю. Я сразу подхватил на лету меч, который он выронил из правой руки, и отсек ему его же собственным оружием ухо, заметив только, что в следующий раз лишу его головы. После этого никто не рисковал бросать мне вызов. Полицейские сторонились нас и не осмеливались даже грозить расправой моей шайке.

Некоторые люди не могли скрыть удивления, когда им объявляли, что я, худосочный и невысокий, – предводитель банды и лучший боец всего района. Тогда все стали твердить, что так получилось, потому что я – сын охотника на тигров, который шел на зверей с голыми руками. В этом не было и крупицы правды, но я не спорил. В сущности, я просто быстрее остальных и знаю, как обратить силу и вес моих противников против них самих. Самое главное – я не стесняюсь тыкать всевозможными предметами в посторонних, если те оказываются на моем пути. Впрочем,