– Уж матери-то не могла варенья отправить, – сказала Валентина Петровна.

– Она предлагала, да я отказалась, тяжело, говорю, везти…

– Ну и правильно, – одобрила мать, – нужно нам ее варенье.

Наденька тогда впервые обманывала крупно и с удивлением обнаружила, насколько

выгодно говорить не то, что было. Хуже от этого никому не стало, но и ссоры, которая

казалась неминуемой, не произошло.

Другой Наденькин мужчина подъехал на старом "Москвиче" и распахнул дверцу,

когда вечером она стояла на пустой остановке. Потом, встречаясь с ним днем, они выезжали

за город на природу. Через месяц, когда стало холодать, она надоела тридцатилетнему

владельцу подержанного "Москвича", и он как бы невзначай обмолвился о жене и о дочке.

Наденька почувствовала себя злодейкой, разбивающей семью, отрывающей отца у такой же

девочки, какой была сама, и отказалась от встреч. Этим решительным поступком она

гордилась.

Бояркину, однако, не суждено было знать этих эпизодов. Он долго сидел неподвижно,

глядя под ноги и мучаясь неловкостью за свой вопрос. Главное, по тягостному молчанию

Наденьки он уже все понял.

– Ну, так как? – все же уточнил он, подняв глаза.

Наденька сидела не шевелясь, положив длинные худые руки на колени. Голова ее

погрузилась в плечи, по щекам катились слезы, но не было ни всхлипа. Бояркин понял, что

она покаянно отдается на суд и покорно ждет приговора. Но если он сейчас рассердится, то

она встанет и уйдет, как ушла когда-то Анна от Никиты Артемьевича. Понял Николай и то,

что рассердиться сейчас – значит, удобно увильнуть, отказаться от своих слов и тем самым

сознаться, что с самого начала его идея не была достаточно прочной. Нет, уж если

принимать, так принимать все.

– Как это случилось? – спокойно спросил Николай. – Расскажи, чтобы у меня потом

никогда не возникало вопроса. Чтобы раз и навсегда.

Он стал смотреть сквозь акации на улицу, по которой проносились автобусы со

светлыми квадратами окон, на светящуюся почему-то оранжевую рекламу рыбного магазина.

Все это было, как всегда, только в жизни что-то менялось. Он на мгновение забылся.

– Так как же все-таки? – повторил Николай через минуту автоматически, полузабыв, к

чему относится вопрос.

Он повернул голову и наткнулся взглядом на близоруко расширенные, мокрые и как

бы плоские глаза. Наденька сидела в той же позе, но без очков и, видимо, уже давно смотрела

на него.

– Я слушаю, слушаю, – даже немного виновато сказал Николай, – он обманул тебя?

И только тут до Наденьки дошло, что критический момент миновал, что Бояркин

готов поверить чему угодно. Она торопливо и жалко закивала головой, рассыпая слезы со

щек, и шепотом запричитала. Да, да, да – ее обманули. Она была глупая, а он обещал

жениться, обещал свадьбу, обещал ленты, обещал цветы, обещал и обещал… И обманул. И

Наденька сама поверила, что действительно вспоминает это. Она успела сообразить, что

Бояркину не нравятся эти ленты, цветы, кольца, спаянные на крыше автомобиля, и он тут же

возненавидит того придуманного подлеца, который соблазнил ее этим, А чем сильнее он того

"подлеца" возненавидит, тем быстрее простит ее. Говорила она громко, и Николай испугался,

что на них станут оглядываться. Он придвинулся к Наденьке и впервые обнял. Она была

чужой. Она пахла так, как не может пахнуть его женщина. И была к ней лишь одна жалость,

но ни ласки, ни нежности не находилось.

– Ну ладно, ладно, – сказал ей Бояркин, – какой я судья. Я и сам-то не святой. Хорошо,

мы будем жить вместе. Успокойся…

Наденька быстро успокоилась.

– Только вот о чем я хочу тебя попросить, – продолжал Николай. – Обещай мне, что ты

будешь внимательно прислушиваться ко всему, что я буду тебе говорить. Это не унизительно:

ведь я старше тебя, ну и, наверное, хоть немного опытней. Ты обещаешь?

– Да, да, да, конечно, – торопливо заверила Наденька.

Они остановили такси и поехали к Никите Артемьевичу. Дядя сам быстро открыл им

дверь.

– Ты что это делаешь? – с порога накинулся он на Николая. – Где пропадаешь? Почему

не предупредил? Я уж не знаю, что и подумать

– Да ладно, чего уж теперь, – сказал Бояркин, пропуская вперед Наденьку. – Ничего не

случилось. Видишь, я же приехал. К тому же, я женился.

Дядя открыл рот от удивления и с минуту стоял, бесцеремонно уставясь на невесту.

Дома он, как обычно, ходил в одних плавках, но, узнав важную новость, не поспешил

одеваться в брюки и пиджак. Они прошли на кухню и стали молча пить чай. Дядя почти

безотрывно наблюдал за Наденькой, время от времени хмыкал и пожимал плечами.

Николай, снова забывшись, зевнул и тут же попытался оправдаться:

– Спать хочется. Устал сегодня.

– Ох, и дурак же ты, Колька, – заговорил, наконец, дядя. – Я думал, что, отставив

Лидию, ты королеву держишь на примете… Понимаешь, тут у нас за стенкой учительница

живет, – пояснил он Наденьке. – Красавица… Я Кольку с ней познакомил, а он, видишь, что

вытворяет… Нет, Колька, ты скажи, чем эта-то лучше?

– При чем тут лучше, хуже, – промямлил Бояркин, скривившись от дядиных манер.

– Да брось ты свою гнилую философию. Чего ты все из себя корчишь?

Экспериментируешь все… Превратил себя в подопытную крысу. То специально не спит, то

неделю не ест, теперь вон что! Ну, если тебе себя самого не жалко, так хоть родителей

пожалей. Они еще после твоего фокуса с институтом не оклемались, а у тебя уже другой… Ты

их так в гроб вгонишь… Да ты что, в самом деле? Бензина, что ли, на своей установке

нанюхался?

Никита Артемьевич ясно видел, что племянник заблуждается, что он просто еще

молод и неоправданно спешит. Уж к чему, к чему, но к женитьбе-то надо с умом относиться.

Ведь это же надолго. Но как теперь вдолбить это в голову Николая, он не знал и только

злился до головной боли.

Наденька сидела красная и растерянная. Ей хотелось стать совсем незаметной, даже

плакать было страшно.

– Все уже решено, – твердо сказал Бояркин. – Передумывать поздно. Завтра будем

квартиру искать…

– А женись! Черт с тобой! – закричал дядя. – Где вам, молодоженам, постелить?

– Вон там, на полу, – устало сказал племянник.

Наденька всхлипнула и заплакала.

Проснувшись утром, Бояркин посмотрел на Наденьку, и ему не понравилось, как она

спит. У нее почему-то оказались толстые губы, и она лежала с открытым ртом. Вообще же

ему не понравилось многое – утром на свежую голову невозможно было себя в этом

обманывать. Представляя