То и дело раздавались шаги, хлопала входная дверь, а ясидела, раскачиваясь и чувствуя, как по моим щекам катятся слезы. Наконец янашла в себе силы подняться и вышла из комнаты. В гостиной находилось четверомужчин. Макс стоял, привалившись к подоконнику, взглянул на меня и сказалпоспешно:

– Она не сможет сейчас отвечать на вопросы.

– Смогу, – тряхнув головой, ответила я.

Все последующие дни Макс практически не покидал нас. Я былаему за это очень благодарна, не знаю, как бы я справилась без него. Яна меняочень беспокоила, после разговора со следователем у нее опять началасьистерика. Она кричала: «Это я во всем виновата, я…» – и сердце у меня сжималосьв предчувствии еще худшей беды.

Я пробовала с ней говорить, но на мои вопросы она неотвечала, повторяла бессмысленно:

– Это я, я… – и вновь заливалась слезами. Оставалосьлишь гадать, что это – запоздалое дочернее раскаяние или в ее словахдействительно был некий смысл.

Следователя к ней Макс больше не допускал, заручившисьподдержкой врачей. Если и были у ментов какие-то версии, то со мной они ими неделились. Судя по их вопросам, они считали, что убийство совершил грабитель.Жуткие порезы на теле жертвы объясняли ее нежеланием сообщить код сейфа. Мнеэта идея казалась смехотворной. Убийца разрезал Музе лицо, нанеся два ударакрест-накрест. Муза ценила свою красоту, и угроза быть изуродованной,безусловно, подействовала бы. Она бы назвала код, лишь только поняла, что этотмерзавец настроен серьезно.

Уже на следующий день в квартире появился адвокат, видныймужчина лет сорока, с холеным лицом и манерами аристократа. Он хмурился, то идело вздыхая и разводя руками, и повторял:

– Не могу поверить.

Я вспомнила, что он любовник Музы, и прониклась к немусочувствием. Однако очень скоро мне стало не до его душевных переживаний.

– Мать с дочерью не ладили, – доверительно заговорилон, когда мы остались вдвоем. – Особенно после смерти Александра Ивановича.Делили деньги. Есть люди, которые слышали: девчонка не раз грозилась отравитьмать.

– Вы что, с ума сошли? – возмутилась я. – Неужто вы…

– Ах, милая, в моей практике случалось и болееневероятное.

– В какой практике? По-вашему, моя сестра могла убитьсвою мать?

– Ну, не сама, разумеется. Ведь у нее алиби. Но…подростки невероятно жестоки, а эта девица теперь единственная наследница, какя понял. Она могла пообещать убийце деньги…

– Замолчите, – перебила я. – Моя сестра не имеет кубийству никакого отношения. Да, они ссорились с матерью. И речь о деньгахдействительно заходила, но Яна прекрасно знает, что фирма отца практическибанкрот, к тому же наполовину принадлежит другому человеку. Какой смысл ейубивать мать?

Он поджал губы и, глядя на меня, еще несколько раз вздохнул,точно сетуя на мою наивность. Перепугавшись, я бросилась к следователю.Беседовали мы часа три, я подробно изложила ему свои соображения: убийствоотца, таинственная папка, совладелец фирмы, о котором до гибели папы никто незнал, уверенность Музы, что о делах фирмы ей говорят далеко не все… Под конец ясникла, поняв, что мои рассказы больше похожи на донос, причем на людей, скоторыми я даже незнакома, подумала о Морозове и едва не заревела с досады. Онне сделал мне ничего плохого, а я рою ему яму. Впрочем, следователь особогоэнтузиазма не выказал, а я не знала, как к этому отнестись: то ли огорчаться,то ли радоваться. Собравшись с силами, я решилась пойти дальше и рассказать описьмах, которые отец нашел после смерти бабки, его интересе к ее биографии, ноподумала с беспокойством, что моя откровенность вряд ли придется по душеУманскому, да и что конкретно я могла рассказать? Поведать о догадках Марго исобственных сомнениях? Мучилась я этими мыслями совершенно напрасно, мойрассказ о письмах следователя совсем не заинтересовал.

– Не будем отвлекаться, – вежливо предложил он. – Причем здесь какие-то письма на немецком? Есть фирма, на которую, как видно,нашлись охотники, ваш отец погиб, а потом и ваша мачеха. Там все весьма спорно,а в таких делах… В сейфе наверняка были документы, которые кто-то хотелполучить. Наследницу убили, а девчонку просто не принимают всерьез. Вы, кстати,тоже долю наследуете?

– Нет, – испуганно покачала я головой.

– Ну и хорошо. Разберемся. Дело-то, в сущности, ясное.

Что ему там было ясно, еще вопрос. Я не знала, что хуже:уверенность следователя в том, что убийство связано с делами фирмы, илипрозрачные намеки адвоката. Я уныло брела по улице, голову разрывало от боли, адушу от бессилия, и я понятия не имела, что мне делать дальше. «Забрать Янку иуехать в Италию – вот что», – решила я, но до окончания следствия уехать намвряд ли позволят.

В разгар моих сомнений зазвонил мобильный. Я взглянула надисплей, номер отсутствовал, только надпись «звонок», я открыла крышку,буркнула «да» и тут же сбилась с шага.

– Эй, – лениво произнес мужской голос. – Кажется, шоуначинается. Будь осторожней и не болтайся по городу одна, не прибавляй мнеработы.

– Это вы? – ахнула я. – Вы?

– Конечно, я, кто же еще.

– Вы где-то здесь?

Я начала оглядываться, пока не почувствовала себя идиоткой,вряд ли мой ангел-хранитель приветливо помашет мне рукой, раз уж предпочелпрятаться.

– Вам что-то известно об убийстве, да? Кто это сделал?

– Откуда мне знать? – возмутился он. – Главное, что тыжива-здорова. Твои родственники не моя забота. Да не верти ты головой, еще подмашину попадешь.

– Вы правда здесь? – Я вновь начала оглядываться, а онхихикнул:

– Ты хоть поняла, что я сказал?

– Послушайте, мне необходимо знать, что происходит.Давайте встретимся, поговорим.

– Смотри, чтобы глупое любопытство не вышло тебе боком,– вздохнул он и отключился, а я досадливо топнула ногой.

Кто этот тип? Неужто все это время он был рядом? Что ему отменя надо? Вроде бы он уже не раз давал понять, что его заботит моя безопасность,вот только стоит ли в это верить? Особенно после последнего замечания.

Он и сейчас рядом? Наверное, так и есть, если он видел, какя верчу головой. Все мои чувства перемешались: и беспокойство, и страх, илюбопытство… пожалуй, последнее перевешивало. Я отправилась домой, ловя себя намысли, что то и дело оборачиваюсь.