— Яр, я хотел поговорить, — сказал он, нависая над нами.

— Говори, — Калашников нехотя перевел взгляд на нашего одноклассника.

— Я посмотрел темы заданий для второго тура олимпиады, и столкнулся с тем, что там есть темы, которые мы еще не проходили…

— Паш, давай не сейчас, а? — поморщившись, перебил его Ярослав. — Иди давай, Наташку провожай! Пять минут назад видел ее у класснухи. Наверняка еще не ушла.

На секунду Корчагин задумался, а потом ответил:

— Хорошо, я тебе тогда вечером позвоню, — бросил он и направился к выходу.

Было видно, что Паша очень привязался к своему соседу по парте. Меня радовало, что он, как и я, по достоинству оценил Калашникова.

Однако остальные одноклассники с каждым днем ненавидели Ярослава все сильнее. Они не могли простить ему его выдающихся математических способностей (Калашников стал любимчиком Людмилы Юрьевны, затмив собой Баширова, который все одиннадцать лет кичился своим блестящим знанием алгебры), самоуверенности, независимости и того, что он разгадал их гнусный замысел в ситуации с подброшенным телефоном.

Конечно, открыто свою агрессию они не выражали, ведь Ярослав был физически сильнее любого из них. Это заставляло их гадить так, чтобы он не мог проучить кого-то одного. Например, игнорировали его в командных играх на физкультуре. Во время волейбола вообще никто из парней не осуществлял ему передач, так что Ярослав за сорок минут урока почти не касался мяча.

Также во время обсуждения жизни класса ребята старательно делали вид, что Калашникова не существует. Они отвечали ему только в том случае, если он обращался к кому-то конкретно по имени. Ярослава не звали, если мы всем классом собирались в кино, и, поняв это, я тоже перестала куда-либо ходить с одноклассниками.

Это было жестоко и абсолютно несправедливо. Калашников совершенно не заслуживал такого отношения. Но его самого, казалось, это мало волновало.

Он общался со мной, Пашей и Наташей, а до остальных ему не было дела. Я восхищалась выдержкой Ярослава, ведь если бы я оказалась на его месте, то сошла бы с ума от напряжения. Каждый день приходить в коллектив, где тебе не рады, настоящая пытка. Все, как хищники, ждут, когда ты проявишь слабость, чтобы укусить побольнее.

Я допила чай, и мы с Ярославом, одевшись, вышли на школьное крыльцо. В воздухе чувствовалось приближение зимы: промозглый ветер умудрялся залезать за шиворот и холодить тело, несмотря на теплую одежду. Даже шарф, намотанный вокруг шеи, не спасал от резких порывов. Кончики пальцев мгновенно заледенели, а уши неприятно закололо от холода.

Я достала из сумки шапку и натянула ее до бровей. Так-то лучше.

— Ты домой? Проводить тебя? — повернувшись ко мне, спросил Ярослав.

Его зеленые глаза чуть увлажнились от ветра, и от этого их блеск казался каким-то лихорадочным и манящим.

Он провожал меня до дома почти каждый день, и это уже стало нашей маленькой традицией.

— Смотри, Борь, у нас тут новая парочка образовалась, — послышался за спиной ехидный голос Глеба Тарасова. — А Калашников совсем не так прост, как прикидывается. Охомутал Малыгину, а она и рада.

— Завидуй молча, — через плечо бросил Ярослав.

— А что мне завидовать? — отозвался Глеб. — Быть альфонсом — это не по мне, у меня же гордость есть.

— Заткнись, Тарасов! — рявкнула я и потянула Калашникова за рукав вниз по ступенькам.

Я бросила на Яра беглый взгляд и увидела, как жевательные мышцы ходуном ходят на его лице.

— А че, по-моему, Калашников нормально устроился. Малыгина переживает, впрягается за него. Плохо разве? — ехидно вставил Баширов.

Еще один провокатор! Чего они докопались до нас?

— Пошел нахрен! — грубо ответил Ярослав.

Он хотел остановиться, но я железной хваткой вцепилась в его руку и потащила за собой. Не хватало еще, чтобы этим козлам удалось вывести его на агрессию. Ведь именно этого они и добиваются.

Мы спустились по лестнице и двинулись к центральным воротам, на выход. Одноклассники следовали за нами, держась на небольшом расстоянии.

— Знаешь, Игнат, а Алиска у нас ведь мать Тереза. Любит помогать всяким обиженным жизнью типам. Видимо, Калашников — ее новый проект помощи беспризорникам. На что только не пойдешь ради благотворительности. Да, Алис? Даже лечь под оборванца можно.

Меня всю затрясло от ярости. Никогда бы не подумала, что у Тарасова такой грязный язык! Мы проучились вместе одиннадцать лет, и вот сейчас он называл меня шлюхой только за то, что я по-человечески отнеслась к Ярославу.

Калашников вырвался из моих цепких пальцев и, рывком развернувшись, направился к Тарасову. Он подошел к нему очень близко. Настолько, что их лбы почти соприкоснулись. И что-то проговорил Глебу в лицо. Едва слышно, почти шепотом. Лица Ярослава я не видела, но на физиономии Тарасова ухмылка сменилась гневным напряжением.

Затем Калашников сделал несколько шагов назад, поправил рюкзак на спине, отвернулся и зашагал ко мне. В эту секунду Тарасов злобно сплюнул на землю и со словами "вот сукин сын" наклонился, чтобы подобрать камень размером примерно с мой кулак. Следующим движением он размахнулся и запустил булыжник прямо в спину Ярославу.

Все произошло настолько быстро, что я не успела среагировать. Не успела предупредить Яра. Даже испугаться не успела.

Страх пришел тогда, когда камень ударился о макушку Калашникова, и парень, от неожиданности вздрогнув, инстинктивно прикрыл руками голову. На секунду он замер, ощупывая рану, и когда отвел ладонь от головы, я заметила на ней кровь.

Дальше все произошло мгновенно: Ярослав в бешенстве подлетел к Тарасову и начал один за другим наносить ему удары. Глеб защищался, приняв боксерскую стойку, но в Калашникове было столько гнева, что противостоять его нападкам было невозможно.

Он бил жестоко, озлобленно и с сокрушительной силой. Ударив, он делал шаг назад, а потом снова приближался. Когда стало очевидно превосходство Калашникова, Глеб весь сжался, пытался отступить. Но Ярослав притянул его к себе за ворот куртки и молниеносно ударил Тарасова в подбородок. Тот откинулся и повалился на асфальт.

Калашников походил на дикого зверя, которого долгое время держали в клетке и морили голодом, а сейчас наконец выпустили на свободу и разрешили поохотиться. Дали возможность поймать жертву и уничтожить ее.

— Ярослав, хватит! Прекрати! Пожалуйста! — взмолилась я.

Одновременно со мной очнулись и другие одноклассники. Баширов и Антюшин предприняли неловкую попытку оттащить Калашникова от Глеба, но выглядело это так, словно два хомяка пытаются помешать льву убивать лань.

Яр, тяжело дыша, горой возвышался над окровавленным Тарасовым. Я подлетела и повисла на его руке, рискуя получить локтем в нос. Но, к счастью, мое прикосновение каким-то чудесным образом охладило пыл Ярослава, и он перестал мутузить Глеба.