— Вот это уже интересно, — протянула Василиса, сверкнув голубущими глазами. — И мотив серьёзный, и средство есть: насколько я поняла, с воздуха сад не защищён. На ковре-самолёте запросто можно подлететь, сорвать яблоко и скорее к папеньке.

— Мам, но об исцелении такого могучего халифа, как Махмуд, я бы сразу узнала по ябловидению.

— Может, Ибрагим ещё в пути. Посмотри-ка на блюдечке, доча, — попросил Бессмертный.

Девушка села за стол, налила в блюдечко воды, украдкой подменив надргызенное матерью яблоко на целое. Аккуратно подтолкнула его противусолонь и громко, отчётливо сказала:

— Покажи мне Ибрагима ибн-Махмуда, сына хворого халифа.

Вода в блюдце на миг покрылась рябью, потом помутнела, а потом показала пьяного в навоз смуглого парня в потрёпанном халате и тюрбане. Он лежал под каким-то плетнём, обнявшись со своим ковриком, и заплетающимся языком декламировал рубаи о пользе винопития.

Василиса брезгливо наморщила носик. Пьянство она ненавидела. Как знать, если бы не пристрастие ко хмельному одного Ивана-царевича, как бы сложилась её жизнь?

— Любящий сын халифа не стал бы тратить время, чтобы отметить удавшуюся кражу. Он помчался бы домой, чтобы спасти отца от неведомой знахарям болезни, — проговорила Настенька.

— Кто их знает, этих восточных людей, — заметил тощий колдун. — Они хитрее лисы и увёртливей ужа. Папа сказал добыть лекарство? Так я добуду. А везти обратно повременю: может, папенька благополучно помрёт, а я вернусь уже на пустой трон, поскорблю немного и стану править строго и справедливо. И потом, ковёр, кажется, был его последней ценностью. Откуда тогда деньги на вино?

— Варвара ему дала, — смущённо объяснила Прекрасная. — Она мне говорила об этом Ибрагиме по яблофону. Варе стало так жаль его: и папа болеет, и обокрали, и предали. Он один, в чужой стране, без денег, нашёл наконец чудесное средство, которое может отца спасти, а тут ему такой от ворот поворот! Унизили и не солоно хлебавши прочь отправили. Вот она ему и дала немного денег, чтобы хоть на еду хватило. А он, оказывается, всё пропил с горя…

— Ишь ты, какая Ягунья жалостливая! — тут же уцепился Кощей. — Может, она до того размилосердствовалась, что сама яблоко сорвала и ему на блюдечке вынесла? А Ибрагим и упился на радостях, да никак не просохнет? Эти иноверцы поганые к вину непривычные: пить у них законом запрещено.

— Но тогда мы опять возвращаемся к тому же вопросу: почему Варвара не сняла ленточку?

— Не подумала, вот и не сняла. — Очень уж Кощею понравился этот расклад, не хотел с ним расставаться.

— Слушай, Костя, — перебила жена. — Яга зверей зельем отпугивает, так? И ворота задабривает?

— Ну да, — настороженно согласился тот, не понимая ещё, к чему клонит Премудрая.

— Ну так она, мнится мне, не каждый день новое готовит, а с запасом. И по скляницам разливает. Я так всегда делаю. И дочь она, наверно, научила своим хитростям.

— Пожалуй.

— Так может, у Варвары или этой морщинистой ж…кхе-кхе, то есть женщины, нда… может, пара скляниц пропала? Настенька, узнай, солнышко.

Царевна-Кощевна остановила яблочко, и пьяный Ибрагим исчез. Красавица снова подтолкнула яблочко противусолонь и попросила показать бабу Ягу. Та откликнулась довольно быстро. Настю поняла с полуслова, позвала Варвару. Кинулись проверять и точно: не досчитались трёх скляночек (в одной Варварино зелье, отводящее глаза людям, в остальных двух снадобья самой Яги: успокаивающее чудищ и пропускающее за ворота). Чувствуя, что сейчас поднимется хай, Настасья быстренько попрощалась и прижала яблочко тонкой ладошкой.

— Понимаешь, что это значит? — торжествующе спросила Василиса.

— Что? — решил подыграть муж.

— А то, что Варвару можно исключить. Чтобы войти в сад, ей не нужны зелья: и стражи, и звери, и ворота её пропустят и так.

— Но может, для отвода глаз… — обиженно возразил Кощей.

— Слишком много сложностей. Варвара, конечно, вся в эту м… кхе-кхе, то есть мать: и умна, и хитра, но я сужу по Настиным рассказам о ней. Сомневаюсь, что Ягунья так ловко всё продумала бы. И вообще, кто здесь Премудрая?!

— Ты, Вася, ты, кто же спорит?

— Вот и не спорь. Я думаю, если зелья варила Варвара, то стянуть их проще всего было её жениху. Он давно возле Ягуньи ошивается. Впрочем, и Еремей уже месяц на вдовьем подворье. Этот тоже мог с помощью чародейства незаметно выманить склянки даже у самой Яги. Кровь — великое дело! — Василиса раскраснелась, начала метаться по горнице, пластать рукой воздух. — Ибрагим… нет, этот простофиля ничего не сумел бы украсть. Откуда ему знать, как охраняется сад, какие зелья нужно стащить? Нет, он, похоже, не додумался даже подлететь на ковре-самолёте, сорвать яблоко и усвистать. Взял и напился от отчаяния. Осталось только выяснить, кто из этих двоих…

— Погоди-погоди, есть ещё один, — оборвал жену Бессмертный. Василиса озадаченно на него посмотрела, как будто впервые увидела.

— И кто же?

— Да Никита, который возле нашей Настеньки отирается, в женихи набивается.

Василиса открыла рот. Её дочка охнула и прижала руки к горлу.

— Да-да. Позавчера вечером, — что, заметьте, попадает на предполагаемое время кражи, — он привёз Варваре подарок на именины и записку от Настасьи.

— Папа, мой Никита не вор!!! — закричала девушка, стиснув кулачки.

— Твой Никита смел и умён. Это видно хотя бы из того, что он спас тебя от разбойников, когда ты от Вари ехала год назад. Но при этом род его давно обнищал, а раз он хочет к тебе свататься, то должен показать, что не лыком шит. Молодильное яблочко — ценный товар, можно лет пять ни о чём не думать, построить дом и жить припеваючи с любимой женой.

— Папа, Никита не станет красть! Он княжич, он знает, что такое честь! Как ты можешь моего любимого обвинять в такой низости, в воровстве? У тебя нет никаких доказательств…

— Будут доказательства, будут, — мрачно пообещал колдун. — Для этого надо всего лишь собрать здесь троих главных подозреваемых. И я знаю, под каким предлогом зазвать к нам Еремея, Всеслава и Никиту (хотя этого и так метлой не прогонишь).

— Костя, я уже предупреждала: мне твои мыслишки не нравятся… — начала Премудрая.

— Будто я тебя спрашивать стану! Молчи, женщина. А ты, Настасья, иди вышивай приданое. Скоро понадобится.

Кощевна-царевна нахмурилась совсем как мать, цопнула волшебное блюдечко и с размаху расколотила его об пол. Махнула рукавом, готовая обратиться в голубку и вылететь из ненавистных палат, но Василиса схватила дочку за запястье и пронзительно заглянула в самую душу. «Не дури. Не кричи. Уйди к себе. Охолонёт — я с ним поговорю».

У