отростки-капельки. Конечности по всему телу, вынимаются из кожистых карманов. Много разных открывающихся и закрывающихся дырочек непонятного назначения. В общем, типичные инопланетяне.

— Цель трогать, когда не хочи? — осведомился Масик.

Яна вздохнула и попыталась объяснить такую простую человеческую реакцию, как обида. Этим существам (себя они называли угвыр, но когда девушка пыталась произнести это слово, у инопланетян недоумённо закрывались все дырочки-щёлочки) эмоции и особенности общения землян были очень интересны и непонятны. Масик даже сказал, что пытался изобрести прибор, который сразу определял бы пол, возраст, физическое и эмоциональное состояние человека, но пока без особого успеха.

Яна с охотой рассказывала и объясняла, попутно много чего узнавала и сама. Например, что угвыр неведома ложь. Поэтому она совсем успокоилась, когда Масик сказал:

— Я-оно человеки брать, общать, дальше всегда верни место-время.

Им очень нравилось слушать о том, что люди напридумывали про контакты с пришельцами. Когда Яна вспоминала сенсационные газетные утки и параноидальные голливудские фильмы, кожа инопланетян изнутри расцвечивалась крупными загогулистыми узорами: у Роки бледно-розовыми, у Масика — изумрудными. Они сказали, что цвет зависит от возраста и ещё нескольких факторов. Тут щёлочки по всему телу существ начали быстро-быстро открываться и закрываться, и Яна, успевшая без всяких приборов изучить реакции угвыр лучше, чем они — человеческие эмоции, поняла, что факторы эти довольно деликатного свойства. Девушка осторожненько спросила, новые знакомые засмущались ещё больше, потом посоветовались и всё-таки попытались объяснить, но так засыпали девушку словами своего уродливого языка, что она вконец запуталась.

* * *

Оказавшись дома, Яна первым делом расцеловала любимых крыс, рассказала о своём приключении и посетовала, что у неё не было с собой телефона. Потом подумала, что пришельцы всё-таки не дураки и вряд ли разрешили бы ей снимать. С этой мыслью девушка и заснула. Ей снилось, что она всё ещё на странном корабле.

* * *

— Ребята, спасибо вам большое за то, что покатали. Мне было приятно с вами пообщаться, но я уже устала. Сейчас я хотела бы вернуться домой. Рада буду увидеться с вами снова.

Масик и Роки на мгновение сцепили боковые конечности (если бы они были людьми, они бы переглянулись).

Роки проскрипел:

— Ты давно вернуть. Я-оно делать… — он замялся, — фотография для память, — и расцвёл узорами, довольный найденным словом.

— Приятно тебя общать, — добавил второй похититель. — Я-оно хочи тебя общать множе. Я-оно лети и общай, дальше спускай дом-планета, а дальше фторафия глыртр.

И они оба стали похожи на две донельзя мерзкие расписные редиски.

Яна-дома проснулась в холодном поту. Яна-на-корабле не знала, что такое глыртр, но она его очень, очень, очень испугалась.

Лучи любви

Начало июня, жарища, люди выползли в парк в минимуме одежды и максимуме крема от загара. Я решил в кои-то веки изобразить неуловимую «нормальность»: тоже натянул шорты, майку с мультяшной губкой, шлёпанцы — и направил стопы под сень дерев, к заилевшим прудам. Пару часов бродил по извилистым дорожкам, выдул литр кваса, пожалуй, что обгорел. Тут приметил лавочку в тени и поспешил сесть с краю. На самом деле, лавочка была уже отчасти занята, но не думаю, что девушка стала бы возражать.

Она неподвижно застыла чуть ли не на одной досочке — казалось, сейчас встряхнётся и упорхнёт. Смотрела девушка куда-то за грань «реальности». Задумалась, с кем не бывает, — предположил бы любой другой. Но мне от прабабушки немножко всё-таки передалось, и я чувствовал: что-то сильно тревожит эту птичку.

— Ну, рассказывайте, что у вас не так.

Девушка вздрогнула и повернулась ко мне, будто только что увидела. В руке её я заметил какую-то бумажку.

— Всё хорошо. Просто… разморило немного и всё.

И глаза такие большие-большие, честные-честные.

— Не надо, я всё вижу, — отрезал я, подсаживаясь чуть ближе. — Выкладывайте.

Птичка вздохнула. Недоверчиво посмотрела на меня. Потом протянула свою бумажку. Фотография.

— А это видите?

— На документы не пойдёт, с такими-то пятнами. Надо вернуть и потребовать деньги назад.

— Да нет. Это снимок моей ауры. А это, — она неопределённо провела пальцем вокруг головы на фото, — лучи любви.

— Лучи любви?

— Ага. Мне сказали, они у меня неправильные.

— Почему же? — Я отдал снимок, и она тут же принялась теребить уголки, уставившись в землю.

— Понимаете, я притягиваю всё. Ко мне липнут дети, ко мне льнут огромные собаки, от которых амбалы бегут на третьей космической. Комары на меня летят целыми стаями, всякие сирые и убогие пристают, рассказывают о жизни тяжёлой своей. Старички пишут мне поэмы, а потом звонят в шесть утра и зачитывают. Хачики дарят ананасы. Однажды встретились два эксгибициониста… ну, которые незнакомым людям свои причиндалы показывают. Двое подряд. С интервалом в пять минут.

Да уж. Неудивительно. Да у неё на лбу написано: «Подходите, все обиженные. Дежурная жилетка. Плакать сюда, жаловаться сюда. Круглосуточно. Безотказно».

— Вот я пошла сделать снимок ауры. А мне добрая женщина и объяснила: это всё лучи любви. Очень мощные, но неправильные. Я притягиваю всё и всех, кроме нормальных мужиков.

Подняла голову, заглянула в глаза и печально улыбнулась. И я пропал.

— Лучи как лучи. Только диапазон широковат, вот и шибает в кого попало. А пойдёмте прогуляемся. Меня Вадим зовут.

— Лера, — девушка подозрительно прищурилась. — Скажите, Вадим, а кто вы по профессии?

— Астролог. — Какое непередаваемое отчаяние в глазах! — Нет, вы не поняли, я астролог, но я нормальный. Во всю эту чухню не верю. Я шарлатан.

Это Леру вряд ли успокоило. Но она покорно взяла сумку и пошла со мной. Лучи любви сияли так, что смотреть было больно, но сквозь них я видел, что нас ждёт что-то очень хорошее — и надолго. Только тссс! Шарлатану этого знать не положено.

Яблочко от яблоньки

Василиса Премудрая, не отрываясь от книги, нашарила яблоко, откусила и только потом поняла, что взяла не с того блюда. «Опять муж ругаться будет!»

Муж тем временем увлечённо что-то строчил, аж весь чернилами перемазался. Василиса вздохнула: «Только на писанину его теперь и хватает. А когда-то ведь любил больше всего на свете!»

Премудрая положила надкушенное яблоко на блюдце. Авось не заметит. Попробовала вернуться к чтению, но теперь голова была занята совершенно другими мыслями. Женщина поправила новый платок, бусы, украдкой глянула в карманное зеркальце для поднятия самооценки. «Ты прекрасна, спору нет», — заученно прошептало оно. Василиса снова вздохнула и подошла к мужу. И конечно, как всегда, начала не с того.

— Когда ты уже прекратишь листы марать? Только глаза ломаешь, спину гнёшь да добро переводишь.

— Я не мараю, я работаю, —