Стыки даже тех плит, что состыкованы терпимо, замазаны с тойже оскорбительной небрежностью, что позволительно только в отношении крайнейбедноты, всяких там безропотных учителишек, инженеришек, врачишек. Вся стенадома расчерчена этими грязными прямыми полосами на квадратики, будто те гигантысобирались поиграть в крестики-нолики, но сами же побрезговали, а расчерченнаястена так и осталась.

Крылов заботливо поддерживал Яну под локоть: на повороте ямыв асфальте такие, что автомобили даже не рискуют проезжать, просто проломилиоградку и прут по газону, теперь там такая наезженная колея, словно прошлитанки.

Его подъезд третий, с какой стороны дома ни зайди, всегдамимо раздолбанных лавочек, где якобы старушки перемывают кости проходящим мимо…Как же! Это было при гребаной Советской власти. А теперь, когда освободились отее засилья, на лавочках и под лавочками спят пьяные бомжи, на детской площадкесреди разбитых в щепки качелей группа подростков гогочет и допивает последнююбутылку портвейна, лапают и ставят в позу пьющей оленихи пьяную девку, но этоеще ничего, вон рядом трахаются двое мальчишек, а третий тычет в вену шприцем,нимало не смущаясь, что из окон могут смотреть не только жильцы дома, но иродители…

Из второго подъезда вывалились четверо подростков. СердцеКрылова стиснулось. Ему в следующий, нельзя не пройти мимо, вот если бы чутьбыстрее собирал продукты в пакет, не театральничал перед Яной, то успели быминовать и даже вошли в его подъезд…

— Во! — сказал один довольно. — Гляди, этотот хмырь, что с нами знаться не желает!

Крылов дернулся было, чтобы ускорить шаг и успеть пройтимимо, но ощутил, что чувство гуманитария подводит, те на прямую дорожку,ведущую вдоль всего дома, успевают раньше.

Он не знал этих соседей, да и не хотел знать, вчера это ещепримерные или полупримерные школьники с ранцами за спиной, а сегодня вдруг таквытянувшиеся во взрослых дядей: ум тот же, зато с радостным удивлениемобнаружили, что могут дать сдачи даже отцу, пытающемуся ремнем заставить учитьуроки…

Они все четверо высыпали на дорогу, перегородили, дабыочкарик не ушел. Сердце бухало в груди так сильно, что кровь мощными толчкамиударялась в барабанные перепонки. Крылову показалось, что он глохнет накакие-то доли секунды.

Он переложил оба тяжелых пакета с продуктами в одну руку,пальцы подхватили увесистый булыжник. Он крепко сжал, пошел к тому, чтовыглядит старшим. Кровь вздувала мышцы, он внезапно ощутил, насколько он крепоктелом, а эти все четверо — бледные хиляки, которых можно и надо бить,топтать, размазывать по асфальту.

Вожак забеспокоился:

— Ты че, припадочный?

— Нам жизнь недорога, — процедил Крылов счувством, на этот раз страх даже не успел появиться, он знал, что бросится сам,первым, будет рвать, бить, кусать, ломать кости, наносить вред… пока в немсамом останется хоть капля жизни. — А мразь мы бьем везде, где встречаем!

Один из подростков сказал пугливо:

— Володя… да ну их! Это из этих… как их…

— Скифы мы, — сказал Крылов свирепо. — А ты,мразь, сейчас рухнешь в пыль, а я напьюсь твоей крови…

Он замахнулся, вожак пугливо отступил, на то и вожак, чтобысразу оценивать противника и принимать единственно верное решение. Под ногипопалась пустая банка из-под пепси, вожак грохнулся на спину, нелепоперекатился на бок и, вскочив, помчался вдоль бесконечного, как кризис, дома.Пристыженные соратники, кто бегом, а кто еще пытается сохранять лицо, отступилишагом.

Крылов отшвырнул камень, на ладонь прилипли частичкиасфальтовой смолы, Яна без пугливости ухватила его за локоть:

— Ты был великолепен!

— Был? — удивился Крылов. — Я великолепенвсегда.

— Уже не сомневаюсь, — заявила она. — Внастоящем мужчине всегда отыскивается нечто пещерное… Как ты схватил камень!Это надо было видеть. Правда. Жаль, ты не видел своего лица…

— Скифы мы, — повторил он. Странное чувство силыне оставляло его, словно, назвавшись скифом, тут же получил через биополе, какбы сказали чокнуто-рерихнутые, от древних скифов ярость и бездумную жаждукровавой схватки. — Скифы мы… с жадными очами…

Ступеньки подъезда развалились, два года уже никто даже непытается жаловаться в ЖЭК, старики вовсе дожидаются, когда их кто-то сведет набезопасный асфальт, дверь испещрена похабными надписями.

Крылов вошел в подъезд первым — в постсоветское времяправила этикета другие, подозрительно огляделся, давая глазам привыкнуть к полутьме.Яна вошла, толкнув его теплым боком. Голос ее прощебетал безмятежно:

— Ты полагаешь… что это у вас серьезно?

— Что?

— Ну, эта… скифскость.

Он повел ее по ступенькам вверх — лифт останавливаетсямежду первым и вторым, заговорил, сам удивляясь тому, что его не трясет, какпосле такой стычки трясло бы еще полдня, а то и завтра боялся бы выйти изподъезда:

— Яна, в мире постоянно борются две силы. Только две!Не те детские, о которых всякий думает в первую очередь: Зло и Добро, Тьма иСвет, Закон и Хаос… Первая сила — хочу просто жить, а вторая — нет,надо строить некое совершенное общество. Один цикл постоянно сменяет другой:устав строить, человечек плюет на недостроенный фундамент, ложится на песок,подставляя брюхо солнышку, и говорит: как много я терял, пока строил! Солнышко,птички, бабочки, а я не замечал…

— Он прав, — заметила Яна. — Тебе не тяжело?Давай помогу.

У нее было чистое лицо и честные глаза провинциалки, что сготовностью придет любому на помощь. Даже мужчине, ибо там, у себя в Кунгуре, она,возможно, таскала тяжести и даже неизбалованно махала киркой на дороге.

— Такая ноша не тянет, — ответил он небрежно.

Она усмехнулась хитро:

— Даже удивительно, что ты не стал брать ни вина, ниводки!

— Гм, — пробормотал он, — а… да не стоит,думаю.

Смолчал, что у него на кухне стоит пара бутылок шампанского,очень даже неплохого, а запас пива он пополняет, едва в ящике остается меньшепяти бутылок.

Они встали перед лифтом, красный огонек показывал, чтозанят, хотя через решетку были видны неподвижные шланги, тросы, провисшие, каккачели, силовые кабели.

— Но вот, належавшись и наимевшись, — продолжалКрылов, — человечек чувствует в душе смутные позывы что-то строитьвысокое, чистое, совершенное, чтобы стать лучше, чем он есть сейчас… И —начинается все снова.

— Почему снова?

— Снова, — поправился Крылов, — да не на томже месте. Всякий раз фундамент достраивается, поднимаются стены… Если стены иломают, то чертежи остаются. И опыт остается, до какого места строить можно, аоткуда уже пошло черт-те что…. Черт, грузят что-то в лифт, что ли?