Он смотрел на меня и вдруг замирал на полуслове, и взглядего был — как касание рук, страстный и осязаемый. Борька хмурился все больше,наблюдая за нами, а я смотрела поверх плеча Антона и улыбалась странной шуткесудьбы. Рядом со мной сидит человек, который одним движением руки, какимператор в Колизее, может лишить меня последнего, что еще осталось: моейникчемной, дурацкой жизни. Одно его слово, и я буду петь под его дудку иливовсе без музыкального сопровождения, а он тратит столько слов, чтобы мнепонравиться. Чем больше сил сейчас у него уходит на обольщение, тем дорожепридется мне платить потом. Над этим стоило подумать. Но тут в голову пришланепрошенная мысль: а вдруг это шанс? Говорят, раз в жизни он выпадает каждому.Королевский случай. Ведь иногда и шлюхи становились маркизами. Вчерашняямаркитантка, привыкшая к пинкам и затрещинам солдатни, назавтра просыпаласьчуть ли не императрицей. Плевать мне на империю, мне бы вырваться. И вытащитьМашку. Послать Ника к чертям и раз в жизни доставить себе удовольствие: увидетьбессилие на его роже.

«Смотри, как бы твои мечты не вышли тебе боком», —ядовито напомнила я самой себе.

— Вам очень идет этот берет, — улыбнулся Рахманов.

— Она обожает Че Гевару, — сказал Борька. —Так что тебе ничего не светит.

— Мне нравятся романтичные девушки. — УлыбкаРахманова стала шире. — Кстати, Че Гевара мне тоже нравится.

— Серьезно? И чем же?

— О господи, не начинайте снова! — взмолиласьМашка. — Команданте сегодня в гробу перевернется от ваших глупостей.

— Он царит в ее сердце, — хихикнул Борька иповторил:

— И тебе ничего не светит. Ты насквозь буржуазен, а онагрезит о революции.

— Это правда? — спросил Рахманов. Ему не нужен былответ, он просто смотрел в мои глаза, а чувство такое, что он целует меня вгубы.

— Я хотела бы с ним станцевать танго… — полуприкрывглаза, ответила я.

— Станцевать? — Борька давился от хохота. —Ты действительно хотела сказать «станцевать»? Станцевать с команданте? Эточто-то новенькое.

— А что? — влезла Машка. — Он аргентинец ипросто обязан был быть хорошим танцором.

— Вы танцуете танго? — обрадовался Рахманов.

— Вот это вопрос! — захлопала Машка владоши. — Она танцует танго, и вы даже представить не можете, как онатанцует! Юлька, станцуй им революцию, чтобы амигос рыдали от счастья и захотелиумереть героями!

— Сколько мы сегодня выпили? — попыталась япризвать всех к порядку, но Антон уже болтался возле музыкантов, а Рахмановподнялся и подал мне руку.

Через пару минут я оценила продуманность его имиджа. Тонкиеусики, костюм в полоску, взгляд профессионального соблазнителя.., образ был бынеполным, не умей он танцевать. Он наверняка безумно гордился своимидостижениями, слушал джаз и танцевал танго, сводя баб с ума. Беспомощные куклыв его руках обмирали от страха сделать что-нибудь не так, и вряд ли он ожидал,что на сей раз будет по-другому. Он действительно оказался неплохим танцором, иэтого хватило, чтобы я в одно мгновение забыла все: Ника, свой вой по ночам,липкие взгляды и скрежет замка за спиной. Я была свободна, как тогда с Машкой,до одури танцуя среди облезлых стен и окон с решетками. Улетай, душа! И оналетела, и смеялась, и повторяла: «Я свободна…»

И вдруг все кончилось. Мы стояли друг против друга, тяжелодыша, и слышали, как бьется сердце, одно или сразу два, но в унисон, так чтоказалось, что все-таки одно. Взгляды столкнулись, и внезапно пришлауверенность: Рахманов у меня на крючке. Он никогда этого не забудет. «Ксожалению, я тоже», — пришлось признать мне, и мгновенный триумф сменилапечаль.

Я повернула голову и увидела Борьку. В его взгляде застылагоречь. А еще в нем было смирение. Он показался мне до нелепости смешным с этойего горечью и потерянной любовью. А Борька вскинул голову и, наверное, прочиталмои мысли, потому что теперь в его глазах была ненависть.

Мы вернулись к столу, Рахманов держал меня за руку ивыпустил ее лишь не мгновение, чтобы пододвинуть мне стул.

— Ты была великолепна, — сказала Машка. Остальныемолчали, Антон старался не смотреть на Борьку, поспешно отводил взор, как привстрече с тяжелобольным.

— Вы произвели фурор, — наконец сказалБорька. — Пожалуй, это самое яркое событие сезона. Почему бы вам непопробовать себя на сцене? Хотите, буду вашим импресарио?

— Борис, пожалуйста… — повернулся к нему Антон.

Рахманов поднялся и потянул меня за руку.

— Идем.

— Вот это называется искусством обольщения… — засмеялсяБорька.

— Не переживай, — презрительно бросил Рахманов. —Это хороший повод напиться. Идем, — повторил он мне нетерпеливо.

— Вы прекрасная пара, дьявол вас побери! — крикнулБорька нам вдогонку.

Меня слегка покачивало от выпитой водки, а чувство былотакое, будто я смотрю на все и всех откуда-то сверху. Голова шла кругом, ихотелось беспричинно смеяться, как на карусели, когда поднимаешься все выше ивыше. Я нервно хихикнула и оступилась, туфля слетела, и я запрыгала на однойноге, повиснув на локте у Рахманова. На улице шел дождь — сплошная стена воды,способная охладить любые чувства.

— Мы вымокнем до нитки, — сказала я, пытаясьпопасть ногой в туфлю.

Он обнял меня и принялся целовать под укоризненным взглядомшвейцара, который, не удержавшись, спросил:

— Вызвать вам такси?

— Брось свои туфли, вон там мой дом! — крикнулмне, не обращая на него внимания, Рахманов.

Мы бросились бежать, брызги летели во все стороны. Консьержувидел нас в окно и поспешил открыть дверь.

Мокрые следы на ступеньках и стук сердца… Как там сказалаМашка: «Станцуй ему революцию»? Я готова. Это мой шанс, и я на него поставлю.