прочих товарищей по партии как попугай-какаду на птичьем дворе среди кур, уток и гусей. А еще с первого взгляда на этого персонажа у меня возникла стойкая ассоциация с так называемыми «представителями несистемной оппозиции» – типа Навального, Волкова и прочих Шендеровичей, в силу чего захотелось просто и незатейливо дать ему кулаком в морду лица. Но я сдержался (ибо невместно), хотя чувство гадливости от его самодовольной физиономии никуда не делось, такие же ощущения обычно возникают при взгляде на сельский, никогда не чищенный сортир. Чуть позже товарищ Берман подтвердила, что при наружном осмотре этот человек выглядит пустым самодовольным типом, у которого хорошо поставлен только речевой аппарат. При этом он крайне труслив и невероятно жесток – обычное сочетание качеств у людей, которым прямо противопоказано обладание любой реальной властью.

Товарищ Зиновьев встал, оправил на себе тщательно отглаженный костюм и хорошо поставленным баритоном принялся вещать:

– Товарищи, план, изложенный нам товарищем Лениным, является ничем не прикрытой авантюрой, игнорирующей ключевые теоретические положения марксизма. Во-первых – немыслимо проводить социалистическую революцию, перескочив через этап буржуазно-демократических преобразований. Во-вторых – немыслимо отказывать от полного слома реакционной государственной машины Российской империи и террора против бывших правящих классов. В-третьих – немыслимо заменить на наших знаменах слова «диктатура пролетариата» на «власть трудящихся». В-четвертых – категорическое недоверие вызывает личность настоящего автора этого плана господина Серегина, международного авантюриста, монархиста и милитариста, владельца частной армии невыясненной численности, и ловкого мистификатора.

– Так-так, – сказал Ильич, покрутив в руках ручку-самописку с контейнеровоза, – кто еще из товарищей хочет высказаться?

– Я хочу, – сказал Коба. – Товарища Серегина мы знаем всего три дня, но и это короткое время дало нам понимание множества истин. Что мы увидели тут, в Тридесятом царстве? Мы увидели общество, не разделенное по сортам на бар и холопов. Мы увидели князя, который говорит своим людям не «эй, ты», а «я – это ты, а ты – это я, и я убью любого, кто скажет, что мы не равны друг другу». Мы увидели человека, который не лжет сам и не терпит лжи от других. Мы увидели армию, прошедшую через множество войн, но ни одна из них не была несправедливой. Вооруженной рукой товарищ Серегин отгонял прочь завоевателей, защищал простой народ от алчных хищников и улаживал смуты междоусобиц. Возможно ли было построение государства рабочих и крестьян в шестом, тринадцатом, семнадцатом и девятнадцатом веках? Нет – потому что там отсутствуют необходимые для такого государства технический уровень развития и сознательность масс. Возможно ли было построение государства нового типа в тысяча девятьсот четвертом году, после решительно выигранной Артанской армией русско-японской войны, могли ли тогда большевики самостоятельно свергнуть царя, взять власть и приступить к строительству социализма? Нет, тогда такой возможности у партии большевиков не было. Даже если бы товарищ Серегин тогда сверг царя и разрушил существующее государство, то некому было бы подхватить упавшую на землю власть, и страна увязла бы в кровавой трясине.

Коба обвел присутствующих пристальным взглядом и, помолчав, как бы собираясь с мыслями, продолжил:

– Я пошел в революцию бороться за счастье народа, а не для того, чтобы окунуть его в жестокую междоусобицу, победу в которой одержат буржуазные националисты и разделившиеся на клики армейские генералы. Подобный исход, очевидный для каждого умного человека, был бы не в интересах партии большевиков и трудового народа. Смена царя-бездельника Николашки на его брата Михаила, чувствующего единство со своим народом, наверное, была одновременно и наилучшим выходом, и наименьшим злом. Это, товарищи, вообще очень важный момент, чтобы власть чувствовала единство с народом. Некоторые наши товарищи, – Коба бросил быстрый взгляд на Зиновьева, – не понимают нашего народа, сторонятся его, не желая разделять его радости и печали. Эти бояре от революции после нашей победы рассчитывают занять место старой аристократии и править народом строго по марксистской науке, игнорируя его чаяния и надежды. Но разве марксизм – это наука? Научные постулаты всегда подтверждаются многократными экспериментами, и при этом результаты эксперимента не должны зависеть от личности экспериментатора. Но с марксизмом это не так. Как мы все уже знаем из исторических хроник иного мира, при построении социализма по его рецептам необходимо уметь перепрыгивать через валяющиеся повсюду мертворожденные догмы. А если экспериментатор не очень прыгучий или не сумел разглядеть в политическом тумане неожиданное препятствие, то он спотыкается и падает носом в землю.

– Товарищ Коба! – вскричал покрасневший от возмущения Зиновьев, вскочив с места. – Вы переходите все границы!

– Переходить границы – обычное дело для большевика, – парировал Коба. – И, кстати, товарищ Зиновьев, напомните мне, а то я что-то запамятовал – какими победившими революциями руководили товарищи Маркс и Энгельс и сколько стран по их рецептам сумели построить социализм?

Вот это был удар ниже пояса. Зиновьев открывал и закрывал рот, но не мог ничего сказать. Он уже совсем было собрался покинуть наше собрание, но напоролся на жесткий взгляд Ильича и тихо опустился на свое место. Спорить с вождем революции, когда тот уже принял окончательное решение – занятие для политических самоубийц. Тем более спорить не аргументами, а пустыми лозунгами. Это родимое пятно останется в большевистской партии на всю ее жизнь… или не останется, если Ильич и Коба сейчас хорошо сделают свою работу.

– Вот видите, товарищ Зиновьев, – усмехнулся тем временем Коба, – случаи успешных революций по рецептам товарища Маркса с последующим построением социализма вам тоже неизвестны. А говорили, что марксизм – это наука. Настоящую революционную науку нам еще предстоит создать на своем опыте и опыте других миров, где совершали революции и строили социализм. А в одном интересном месте – и вы все об этом знаете – революции как бы не случилось, но странный, немарксистский и монархический, но все же социализм, там построили… Ведь социализм от всех прочих формаций отличается тем, что при нем готовый экономический продукт в соответствии с социальным договором распределяется в соответствии с заслугами перед обществом и затраченными трудовыми усилиями, а права и обязанности людей находятся в строгом равновесии. Кому много дано, с того много и спросится: человек с высоким статусом должен отличаться безукоризненной честностью и безупречным поведением, а власть в государстве должна действовать в интересах народа. Должен сказать, товарищ Зиновьев, что умные учатся на ошибках и достижениях других людей, а дураки не учатся ни на чем, даже на своих собственных неудачах.

– Вот-вот, товарищ Зиновьев! – воскликнул Ленин. – Товарищ Коба абсолютно прав, а вы, соответственно, ошиблись. Товарищ Коба понимает, что на одних лозунгах далеко не уедешь, а потому учиться настоящему большевику требуется всю жизнь, и самым настоящим образом. Учиться у жизни, учиться у товарища Половцева, товарища Серегина, его супруги товарища Елизаветы Дмитриевны, учиться у книг, в которых