‘А ты как думаешь?

Вопрос был ловушкой. Если Франческа ответит: "Да, можешь", - фон Меербах поймет, что она лжет, и накажет ее за это. Если бы она сказала: "Нет, ты не можешь", - тогда она бы усомнилась в нем, и он снова был бы вынужден наказать ее за неверность. В любом случае, клочок власти, который он уступил ей, позволив высказать свое мнение о том, что ему следует делать, будет вырван, и она вернется на свое место.

По тому, как Франческа смотрела на него, высоко подняв голову и подняв на него глаза, излучая надменное достоинство, которое было ее неотъемлемым правом как драгоценной дочери благородной семьи, фон Меербах знал, что она понимает и бросает ему вызов на худшее. Но затем она удивила его, потому что ее ответ не был ни одной из очевидных альтернатив.

- Я думаю, что вам не нужно их убивать. Вы просто должны дать ей понять, что у вас есть для этого силы. Вам нужно проникнуть в ее родовое поместье, в их королевство, в пределах досягаемости ее детей. Заставьте ее почувствовать, что ничто не находится вне вашей досягаемости. Нигде не безопасно. Тогда, поверьте мне, ваше присутствие будет подобно червю в ее мозгу, и единственный способ для нее избавиться от него - это убить вас, прежде чем вы убьете их. Если вы хотите спровоцировать ее, вот как это сделать.

Фон Меербах обдумал слова Франчески. Он не видел никакой ошибки в ее рассуждениях. Он может даже последовать ее совету. Но это было бы неприятно близко к выполнению ее приказа; это могло бы создать нежелательный прецедент. Тем больше причин сделать его возмездие еще более суровым.

И вот игра началась ...

В последние месяцы войны, ясно видя, что рейх обречен, Конрад фон Меербах поручил некоторым еврейским заключенным в лагере Заксенхаузен, которые занимались подделкой ценных британских и американских банкнот, изготовить несколько фальшивых паспортов для Франчески и для себя. Он выбрал три страны, которые, как он знал, питали сильные симпатии к нацистскому делу. Для всех троих фальшивомонетчики изготовили по два удостоверения личности для фон Меербахов - одно, чтобы впустить их, и другое, если им придется спешно уехать.

Теперь фон Меербах достал один из этих паспортов. На нем он был с усами, в то время как в настоящее время он был чисто выбрит, но Конрад был уверен, что его мужественности было достаточно, чтобы произвести необходимое количество волос на лице за доступное время.

Теперь его план полностью сформировался, и он послал радиограмму в Германию, объяснив, что он имел в виду, закончив фразой, которую он перенял от своих коллег в НКВД, советской секретной полиции, в тот период в начале войны, когда Гитлер и Сталин были союзниками.

- Найдите мне полезного идиота.

***

Шафран и Герхард провели три дня в Афинах, изучая достопримечательности города, ожидая вестей от Джошуа Соломонса. Десять лет назад они оба были в городе с разницей в месяц - Шафран с британскими войсками, предпринимавшими тщетную попытку защитить Грецию от немецкого вторжения, Герхард был одним из захватчиков. Теперь они были вместе, фотографировались рука об руку перед Акрополем, как в довоенные дни под Эйфелевой башней.

Однажды вечером, когда они возвращались с дневных прогулок, Шафран нашла в киоске возле их отеля выпуск "Таймс" недельной давности. Она приняла ванну, переоделась к ужину, затем села читать газету за коктейлем в баре, время от времени передавая интересные новости Герхарду, который был поглощен романом Джеймса Джонса "Отсюда до вечности".

- О, смотри, здесь есть история о Кении, - сказала она.

‘Что там написано? - спросил Герхард, отрываясь от книги.

- Подожди, - ответила Шафран, просматривая бумагу. - Я просто ...

Она остановилась как вкопанная, отложила газету. Кровь отхлынула от ее лица. Она боролась с желанием закричать.

- ‘В чем дело, дорогая?

Шафран сглотнула и глубоко вздохнула. Волна материнской вины захлестнула ее. Она сказала: - "Нам нужно отправить телеграмму в Лусиму прямо сейчас, сию минуту. Я должна знать, что Зандер и Кика в безопасности.

- Конечно, они в безопасности, - сказал Герхард, сбитый с толку внезапной переменой в настроении Шафран.

- Нет, это не так, - настаивала она. - Ты не понимаешь. Наши дети совсем не в безопасности.

Герхард встал со стула и присел на корточки рядом с Шафран. Ее плечи поникли, а голова опустилась в позе отчаяния.

- В чем дело? - спросил он, поглаживая ее лицо и убирая пряди волос, упавшие ей на щеки. Шафран повернула голову и посмотрела на Герхарда. Выражение ее лица, обычно такое бесстрашное и самоуверенное, было наполнено ужасом.

- Это "Мау-мау", - сказала она, пододвигая к нему газету. - Они начали убивать наших детей.

***

Том Раддок был фермером, который хорошо относился к своим работникам-кикуйю. Его жена Аннет была врачом, которая управляла амбулаторией рядом с их собственностью, где местным африканцам можно было выписывать лекарства и получать элементарную повседневную помощь. Она была беременна их вторым ребенком, родным братом их шестилетнего сына Джейми. Слуги семьи обожали маленького мальчика. Когда он упал с пони, учась ездить верхом, сильно растянув лодыжку, конюх Раддоков, Мату, поднял его и отнес обратно в дом, чтобы Аннет могла перевязать своего мальчика, дать ему аспирин и уложить в постель.

Чувства Мату к Раддокам были искренними. Он любил этого маленького мальчика. Но он дал клятву. Вскоре после несчастного случая с Джейми Мату проводил выходной в местном питейном заведении, популярном среди фермеров кикуйю, когда рядом с ним появилась угрожающая фигура Уилсона Гитири.

- ‘Генерал Кабайя нуждается в ваших услугах, - сказал он. - Семья Раддок обречена на смерть. Ты поможешь нам убить их. Если ты этого не сделаешь, если нарушишь свою клятву, мы убьем тебя первым.

Это было все, что Мату мог сделать, чтобы контролировать свой кишечник перед лицом такого ужасающего присутствия.

- Пожалуйста, сэр, умоляю вас ... Не убивайте их. Бвана Том - добрый человек. Мемсахиб Аннет дает людям хорошие лекарства, чтобы мы были здоровы. И у них есть маленький мальчик, который никогда никого не обижал.

Гитири ничего не ответил.

В отчаянии Мату попытался предложить альтернативные жертвы. - Здесь есть белые люди, которые заслуживают смерти, многие из