Почти каждый житель Хейвена, старый или юный, слышал, как заокном свистит ветер, и этот свист врывался в уши, вызывая нестерпимую головнуюболь.

Руфь проспала до часу дня среды. Голова все еще гудела, нодве таблетки анальгина помогли унять боль. В пять часов она уже чувствоваласебя прекрасно, чего с ней давно не было. Только все мышцы болели от напряжения.

Она вышла из дома и пошла по главной улице, внимательноглядя в глаза каждому встречному, как будто все они должны проснуться, подобноСпящей Красавице, очнувшейся от злых чар ведьмы.

Руфь направлялась в свой офис в городском зале. Возле школыдети запускали воздушного змея, и их звонкий смех оглашал площадь.

Но никто не смеялся, когда она заговорила с небольшойгруппой людей, среди которых были Брайен и Мэри Браун. Руфь говорила им, чтоочень сожалеет о своем решении быстро найти мальчика без помощи полиции штата.Она никогда не простит себе этой ошибки. Это было непростительное легкомыслие,— говорила она.

Брайен только кивнул; он выглядел изможденным и совсембольным. Мэри дотронулась до ее руки:

— Не нужно упрекать себя, — грустно сказала она. — Здесьзамешаны другие обстоятельства. Мы все отлично это знаем.

Остальные согласно закивали.

Я больше не могу слышать их мысли, — внезапно поняла Руфь, ив ее сознании родился вопрос: А раньше могла? В самом деле? Или это былигаллюцинации, порожденные пропажей Давида Брауна?

Да! Раньше — могла!

Ей легче было бы поверить в галлюцинации, но она знала, чтоэто не так. И Руфь поняла кое-что еще: она все еще может делать это. Она всееще слышит их мысли, если сильно захочет. А вот слышат ли они ее?

ВЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ? — мысленно крикнула она так громко, кактолько могла.

Мэри Браун отдернула руку, как будто ей причинили сильнуюболь. Ньют Беррингер глубоко вздохнул. Хейзел Мак-Гриди, стоявшая к ней спиной,оглянулась, как если бы Руфь что-то сказала.

Да, они все еще слышат меня.

— Хорошо или плохо, но дело сделано, — сказала Руфь. —Пришло время позвонить в полицию штата и сообщить о Давиде. Вы даете мнесогласие на этот шаг?

При нормальных обстоятельствах она никогда не задала бы имподобного вопроса. Но в Хейвене сейчас творились странные дела.

Они смотрели на нее с нескрываемым удивлением.

Теперь она ясно слышала их голоса: Нет, Руфь, нет… никакихчужих… мы сами… мы позаботимся… нам не нужны чужие… мы «превращаемся»… тссс… воимя спасения твоей жизни, Руфь… тссс…

Порыв ветра распахнул окно в офисе Руфи. Эдли Мак-Киноглянулся на этот звук… все они оглянулись, потом Эдли загадочно улыбнулся.

— Конечно, Руфь, — сказал он. — Если ты считаешь, что этонужно, звони в полицию. Мы полагаемся на твое решение.

И все согласились с ним.

Погода продолжала портиться и в среду, когда полицияполучила сообщение об исчезновении Давида Брауна. Его фотографию показали впрограмме новостей с просьбой позвонить, если кто видел его в последние дни.

В пятницу Руфь Мак-Косленд поняла, что в последние днипроизошли необратимые процессы с ней самой. Она чувствовала, что тоже сходит сума.

Она понимала это, но никак не могла предотвратить.Оставалась лишь надежда, что куклы сказали ей правду.

Глядя на себя как бы со стороны, она увидела, что держит вруке кухонный нож — тот, которым разделывают рыбу. С ножом в руках онанаправилась наверх, проведать своих кукол.

Комната, где находились куклы, была залита мертвеннымзеленым светом. Свет призраков. Так теперь называл их каждый живущий в городе,и это было подходящее название. Не хуже любого другого.

Призраки.

Пошли сигнал. Это все, что ты можешь сейчас сделать. Онихотят избавиться от тебя, Руфь. Они любят тебя, но они и боятся тебя. Дажесейчас, когда ты все больше начинаешь походить на них, они боятся тебя. Можетбыть, кто-нибудь услышит сигнал… услышит… увидит… поймет его!..

Руфь не решилась работать с куклами в этой комнате. Онабоялась зеленого света. Она поочередно перенесла их в рабочий кабинет своегопокойного мужа и выставила в ряд; куклы напоминали ей умерших детей, которыхпосле смерти набальзамировали.

Она обмотала ноги каждой куклы туалетной бумагой, как бысвязывая их в единую цепь. По каналу из туалетной бумаги должна будет поступатьгенерированная ею энергия. Она не могла бы объяснить, откуда знает, что и какнужно делать… знание, казалось, пришло прямо из воздуха. Из того самоговоздуха, в котором Давид Браун (на Альтаире-4) исчез.

Она вложила нож в руки крайней куклы, и на кончике ножавспыхнул зеленый огонек.

Я (посылая сигнал) убиваю своих единственных детей.

Сигнал. Думай о сигнале, а не о детях.

Взяв электрический шнур, она связала всех кукол вместе.Конец шнура она присоединила к батарейке карманного фонарика, который забрала упятнадцатилетнего сына Бича Джеригана, Хампа, около недели назад, когда все этобезумие только начиналось. Из комнаты, где куклы были раньше, она принесла несколькоскамеек.

Остановившись передохнуть, она взглянула на башенные часы.Те показывали ровно три часа.

Руфь прекратила свою работу и прилегла поспать. Она быстроуснула, но сон ее был тяжелым; она ворочалась, вздрагивала и стонала. Даже восне в ее голове звучали голоса, и среди этих голосов теперь отчетливовыделялись голоса неизвестных ей существ — она даже затруднялась назвать ихлюдьми.

Голоса призраков.

…В четверг днем Руфь поняла, что перемена погоды ничего неможет изменить.

Приехала полиция, но они не бросились немедленно на поиски.Они еще раз расспросили Руфь об обстоятельствах исчезновения Давида Брауна,изучили карту местности и похвалили ее за методичность.

— Ты внимательна и предусмотрительна, Руфи, — сказал ейСтрашила Дуган в этот вечер. — Собственно, как и всегда. Только вот мнекажется, что раньше ты не пила так много бренди.

— Батч, прости…

— Ну, что ж… Поступай как знаешь.

— Да, — сказала она и принужденно улыбнулась. Это было одноиз любимых выражений покойного Ральфа.

Батч задал ей множество вопросов, кроме того единственного,который должен был бы задать: Руфь, что происходит в Хейвене? Ветер усиливался,и никто из приехавших не почувствовал в атмосфере города ничего странного.