– Тебе не спастись, кузнец. 3рит Господь, что это так! Но… Выслухай меня перед смертушкой лютой. Глядишь и раскаешься в грехе своём немалом!

Бурнов замолчал.

– Мне не в чем каяться, – сказал глухим голосом Архип.

– А ты не спеши и подумай, – настаивал палач. – Всё легче помирать будет!

Настойчивость Бурнова заставила Архипа задуматься. Пока он уяснил только одно: этот человек казнит его утром по приказу самозванца. Но кто он?

Архип не хотел умирать. Да и за что? Он ни в чём не виноват. Он верит в справедливость и в то, что Пугачёв к утру успокоится и передумает. Архип вздохнул, но тут молнией пронзили голову мысли. «Этот палач, который сейчас сидит перед ним… Он умышленно всё это устроил!»

– За что ты меня эдак ненавидишь, старик? – спросил он, глядя на Бурнова. – Мы ведь даже не встречались никогда, а ты давеча прилюдно оговорил меня? Вот только голос твой… Он мне как будто напоминат кого-то.

– Твоя правда, кузнец, – горько усмехнулся Бурнов, доставая из кармана полушубка трубку и кисет с табаком. – Не узнать меня теперь. Никому не узнать, даже матушке родимой! Совсем недавно я был молод и красив. Все девки Сакмарска взгляда моего ловили! А теперь кто я? Пень трухлявый. Не по годам, а по дням старюсь! А я ведь тебя моложе, хотя выгляжу как древний старец…

– Быть не может, Господи! – воскликнул Архип, поражённый услышанным. – Твой голос… Ты…

– А мы когда-то как братья были, – перебил его Бурнов, раскуривая трубку. – Не разлей вода вроде как. Апосля всё рухнуло в один миг не по моей, а по твоей вине рухнуло! Свет померк в глазах моих, когда ты предал меня, Архипушка. Ты растоптал всю мою жизнь и в изгоя обратил зараз бездомного!

– Лука?! Барсуков?! О Господи! – Архип, звякнув кандалами, закрыл ладонями лицо.

– Вот видишь, признал ты меня, кузнец! – усмехнулся Бурнов. – Мир тесен, верно об том калякают!

– Лука, брат! – воскликнул радостно Архип, позабыв о том, кто он сейчас, и то, что человек, беседующий с ним, утром его казнит. – Неужто ты жив? А мы ведь всем городком тебя схоронили на кладбище крепостном!

– Был брат, да вышел весь, – ответил угрюмо палач, выпустив изо рта облако дыма. – С того самого дня, когда ты предал меня, кузнец. И на дружбу нашу наплевал и на то, что я к тебе как к родному относился!

– С чего ты это выдумал, Лука?! – ужаснулся потрясённый Архип, всё ещё не веря, что разговаривает с тем, которого оплакивал всё это время. – Я и в мыслях не держал никакого злого умысла супротив тебя?

– Брешешь, подлюга! – взревел яростно Лука. – Ты что, не крутил любовь с цыганкой, когда ведал доподлинно, что по сердцу она мне пришлась?

– Не было того, Христом Богом клянусь! – возразил Архип. – Цыганка эта не от мира сего. И промеж нас тогда ничегошеньки не было!

– Я что, слепой? – ещё яростнее обрушился на него с упрёками Лука. – Шашней вашенских, думаешь, не разглядел?

– Да не было такого! – уверенно оправдывался Архип. – Вот тебе хрест – не было!

Он трижды перекрестился.

– Эх, жаль я тебя тогда в лесу не дострелил! – ревел яростно Лука. – Глядишь, и не испытал бы доли, что на меня обрушилась!

– Выходит, всё ж тогда это ты в меня стрелял, – огорчённо ухмыльнулся Архип. – А я знал об том, хотя всячески гнал от себя эту мысль недостойную.

– Сломалось чтой-то внутри у меня после предательства твоего, – немного успокоившись, продолжил Лука. – Убить тебя не смог, знать, уйти надо было. Вот и ушёл я туда, куда зенки таращились…

– И где тебя носило всё это время? – спросил Архип, не чувствуя к собеседнику ничего, кроме жалости.

– Долго обсказывать о том, да и не к чему вовсе, – устало ответил Лука. – Жизнь моя к закату клонится, и нечего ворошить её воспоминаниями слёзными!

– А почто ты состарился эдак, Лука? Ведь годков-то тебе всего-ничего, а выглядишь старше батюшки своего помершего?

Прежде чем ответить, Лука вычистил из трубки пепел, снова забил её табаком и не спеша раскурил.

– Об том и сам не ведаю, – сказал он. – Или цыганка твоя проклятье на меня наслала за то, что стрелял в тебя. А может, и дуб колдовской силу и молодость из меня высосал. На него более всего грешу я…

– Ты об том дубе, что у Сакмарска растёт? – напрягся Архип.

– Об нём, будь он проклят, – ответил Лука, тяжело вздохнув. – Когда я на тебя обиду затаил и ушёл из Сакмарска, то долго вокруг околачивался. Всё ноженьки от дома нести не хотели. В башке мысли путались. Умаялся я, и на сон потянуло. Помню, прилёг я вечером в лесочке дубовом. А когда проснулся, то углядел, что не в лесочке я вовсе, а под чёртовым дубом лежу, что особняком от остальных деревов произрастает. Ни рукой, ни ногой шевельнуть зараз не могу. Тут снова сон меня сморил. А когда зенки-то продрал, то в степи себя увидел! В чём душа теплилась…

– А мы искали тебя, – сказал Архип печально. – Всё вокруг обскакали. Апосля татары из слободы Сеитовой привезли мертвяка на арбе. Без головы он был и в твоим одежды выряжен!

Лука глубоко затянулся табачным дымом, смачно сплюнул и ухмыльнулся.

– Того мертвяка обезглавленного я у моста через Сакмару у слободы татарской узрил, – сказал он, прищурившись. – Вот и кольнула мысль в башку, штоб одежонкой с ним обменяться. Покойный аккурат, как и я был. Одного росту и размеру мы с ним были.

– Вот и покоится сейчас он в могиле заместо тебя, – сказал Архип.

– Пущай землица ему пухом будет, – хмурясь, выдавил из себя Лука. – Он хоть на месте покоится, а вот где я успокоюся – не ведомо. Могёт быть, сыщутся люди добрые и землице придадут. Хотя не быть сему!

– Почто эдак мыслишь? – спросил Архип удручённо.

– Грешник я теперь страшный. Руки по локоть в крови! – ответил нехотя Лука. – Когда дряхлеть начал, то на весь род людской разом озлобился. Грабил, убивал всех, кто только под руку попадался. А теперь вот при «ампираторе» татем заплечным состою. Не будет мне прощения, доподлинно об том ведаю я. Сотни жизней не хватит, чтоб все грехи мои замолить! И Сатана не примет душу мою чёрную, и черви меня жрать в земле не будут!

Лука немного помолчал, а потом продолжил:

– А тебя я пуще всех ненавидел, Архипушка. Не чаял, когда дорожки наши вместе сольются! Мыслил, в клочья тебя