– Вы уже говорили с султаном о женитьбе? – наконец спросил Исхак, не желая, чтобы проницательный старик сам догадался о его мыслях.

– Сегодня рано утром повелитель вызывал меня к себе и одобрил мой выбор. – ответил визирь. – Халима-хатун славится своей необычайной красотой и кротостью. Полагаю, она сумеет подарить нашему повелителю много счастливых дней.

Халиль огладил седую бороду.

– Кроме того, – продолжил он, – брак с дочерью эмира Ибрагима Чандароглу укрепит мощь османов в Азии и обеспечит нам новых союзников против вечно мятежных караманцев.

– Иншаллах, – произнес Исхак, следуя давней мусульманской традиции. – Но что будет дальше?

– Дальше? – переспросил Халиль, не совсем понимая, к чему клонит его ближайший сподвижник.

– После того, как Халима-хатун подарит повелителю сына. Что станет с Мехмедом? – закончил Исхак свою мысль и тут же пожалел о том, что этот вопрос сорвался с его языка.

Халиль несколько секунд подозрительно вглядывался в лицо паши, как будто желая проникнуть в самые потаенные уголки его сознания. После этого визирь перефразировал высказывание одного арабского поэта:

– Чтобы молодой куст мог свободно произрастать и набирать силу, поле следует очистить от прежних насаждений.

Этого ответа было вполне достаточно, чтобы Исхак в красках представил судьбу, уготованную принцу Мехмеду, когда у Мурада появится новый наследник.

* * *

Они вновь встретились ночью, тайком ото всех, в небольшой, едва освещенной комнатке, расположенной недалеко от покоев султана.

Могущественный падишах, отдыхающий в это время на мягких подушках под шелковыми покрывалами, даже теперь, посредством целой армии шпионов и соглядатаев, незримо для прочих наблюдал за своей огромной империей. Мурад знал тайны европейских королей, следил за интригами в сералях Востока, наблюдал за скованными льдом, землями славян и засушливыми пустынями Африки, но едва ли мог подумать о том, что в его собственном дворце существуют тайны недоступные его взору.

В этот вечер великому визирю пришлось ждать гораздо дольше обычного. Он никогда не любил подобные ночные аудиенции и прекрасно представлял, к каким ужасным последствиям они могут привести, если кто-нибудь прознает о них, но все равно, каждый раз приходил в эту тесную комнатку и ждал свою собеседницу столько, сколько было нужно.

Наконец дверь бесшумно отворилась и в покои зашла закутанная с ног до головы женщина. В слабых отблесках свечи был виден лишь ее силуэт. Она метнула быстрый взгляд на Халиля, затем, удостоверившись, что в комнате никого больше нет, прикрыла за собой дверь и отбросила платок, закрывающий молодое лицо обрамленное сияющими, как золото, волосами. То была любимая супруга султана, в прошлом, сербская принцесса Мара-Хатун.

Мара-Хатун, или, как ее любили называть при дворе, Мария-султанша, была дочерью сербского правителя Георгий Бранковича. Когда после многолетней смуты, вызванной нашествием Тимура, Османская империя вновь занесла свой карающий клинок над христианской Европой, многие правители Запада поспешили заключить с турками мирный договор. В отличие от других истерзанная войной Сербия не могла предложить султану никаких богатств, кроме молодости и красоты княжеской дочери, что была направлена в гарем грозного владыки османов.

Впрочем, Мурад умел ценить все прекрасное и потому без памяти влюбился в гордую царевну. Желая завоевать сердце неприступной красавицы, султан одаривал ее всевозможными подарками, а вскоре сделал своей женой. Вместе с Марией он собирался провести свои лучшие дни, вдали от трона и прочих тревог.

Однако неожиданная смерть принца Алаэддина разрушила планы супругов. Более того, за время их продолжительного брака Мара так и не смогла родить Мураду сына, который, возможно, стал бы утешением для убитого горем султана. Княжна изо всех сил старалась вернуть расположение повелителя, однако он все больше отдалялся от нее, предпочитая проводить время в обильных возлияниях в окружении бездельников, купающихся в лучах султанской милости.

А забытая супругом Мара не могла найти себе места в огромном, полупустом дворце, где ее душили одиночество и безысходность. Наконец, устав лить слезы, она вновь стала искать давно потерянную дорогу к сердцу султана. Помочь ей в этом непростом деле мог Халиль-паша, ведь только с ним падишах делился своими личными переживаниями и только от него готов был выслушивать наставления и советы.

Обратившись к великому визирю, правой руке повелителя суши и моря, с таким деликатным и, казалось бы, ничтожным вопросом, Мара готова была принять все что угодно: насмешки, ругань, холодное презрение, однако Халиль на удивление тепло воспринял слова несчастной девушки и тут же согласился ей помочь. Благодаря его стараниям Мурад вновь стал видеться со своей супругой и даже проводить с ней ночи. Однако надежда Халиля на то, что Мара все-таки подарит повелителю нового наследника, так и не оправдалась. Сорванную розу можно поставить в кувшин с водой, и тогда она проживет еще какое-то время, но даже это не остановит ее увядания. Только пересадив цветок в почву, есть шанс сохранить ему жизнь. Ребенок – вот та почва, которая была способна возродить былые чувства между супругами, но визирь мог предложить лишь кувшин с водой, и результатом этого стало то, что Мурад очень скоро вновь охладел к сербиянке. Именно тогда у визиря появилась идея найти повелителю новую супругу, которой окажется по силам то, что не удалось Маре, а именно подарить султану наследника.

Весть о предстоящем браке уже давно разлетелась по гарему и вот теперь, едва взглянув на потемневшее от гнева лицо султанши, Халиль понял, о чем пойдет их разговор. Понял и пожалел о том, что согласился на эту встречу, ибо кто, как не он, обещал помочь ей добиться расположения султана, а вместо этого толкнул повелителя в объятия другой женщины.

– Госпожа, – Халиль кивком головы поприветствовал вошедшую кадын[27].

Мара не ответила, лишь сделала несколько шагов вглубь комнаты. На ее лице играли блики света, и визирь смог как следует разглядеть ярко очерченные брови над чарующими, словно изумруды, зелеными глазами и алыми, как лепестки роз, губами. Ее величественная осанка и движения выдавали в ней особу королевских кровей, сдержанную в эмоциях, надменную и притворно холодную.

Халиль не признавался в этом даже себе самому, но в глубине души он отчаянно завидовал султану. Те смазливые маленькие одалиски, которых непрерывно поставляли в Дар-ус-саадет[28], не могли идти ни в какое сравнение с этой благородной женщиной, которая, в отличие от них, никогда не была рабыней и потому хорошо знала себе цену.

– С какой целью вы хотели меня видеть? – спросил Халиль, желая нарушить это тягостное молчание.

– Думаю, ты догадываешься, – с трудом сдерживая ярость, произнесла султанша.

Халиль прекрасно знал, что нет ничего