других девушек он даже не взглянул, – словно извиняясь, промолвил Синан-ага. – Ему по вкусу пришлась лишь та гречанка, которую подарил вам Турахан-бей.

Мурад задумчиво почесал бровь. Он вспомнил эту робкую, но вместе с тем гордую пленницу, что не прятала глаз и не лила слез подобно остальным рабыням, а смотрела на него прямо и с вызовом, будто готовилась в любой момент принять смерть от его руки. Красота и смелость этой гречанки пленили султана, и он был к ней благосклонен. Девушке выделили отдельную комнату неподалеку от покоев падишаха, а также нескольких служанок. Впрочем, она все предпочитала делать сама и никогда ни о чем не просила. Да, было в этой рабыне что-то особенное, что выделяло ее среди прочих обитательниц гарема. Неудивительно, что ей удалось пробудить в душе Мехмеда так долго дремавшее чувство.

– Повелитель? – кашлянул Синан-ага, прерывая затянувшееся молчание. – Какие будут приказания?

Султан слабо улыбнулся.

– Я рад, что у Мехмеда оказался столь отменный вкус. Оказавшись в благоухающей оранжерее моего гарема, который может свести с ума и одурманить даже искушенного мужчину, он сумел сохранить рассудок и выбрал самый чудесный цветок из всех возможных. Мне жаль расставаться с этой рабыней, но я уступлю ее своему сыну.

– Повелитель, у вас же были на эту девушку особые планы, – напомнил евнух.

– Да, но сейчас это уже неважно, – вздохнул султан. – Если рабыня принесет Мехмеду счастье, я буду только рад. А что касается моих планов…

Мурад покрутил в руках перстень с большим кроваво-красным рубином. Недобрые мысли закрадывались в его голову, когда он глядел на сияние этого камня. Что-то темное и страшное зарождалось в его душе и хотело уже вырваться наружу, но Мурад сумел быстро совладать с собой и, прогоняя наваждение, вновь обратился к евнуху:

– Вызови ко мне Халиля. Передай, что я подумал над его предложением.

Синан-ага поклонился и быстро исчез в дверях. Едва это произошло, как из-за занавески, скрывавшей потайной ход, выступил человек, облаченный во все черное. Он остановился в нескольких шагах от Мурада, смиренно ожидая указаний.

– Я передумал, – не оборачиваясь сказал султан. – Кровь османской династии больше не прольется в тени моего правления.

– Но приказ уже отдан, государь, – густым басом ответил человек в маске. – Несколько моих фидаинов приступили к его выполнению. А как известно, пущенную стрелу нельзя остановить.

Мурад сжал кулаки.

– Ты поторопился, Нефер, как, впрочем, всегда.

– Скорость в нашем деле определяет успех, – чеканя каждое слово, проговорил мужчина. – Я, конечно, распоряжусь, чтобы их отозвали, но вы должны понимать…

– Если с Мехмедом что-нибудь случится, клянусь Аллахом, я не пожалею сил для того, чтобы найти ваше логово и выжечь его дотла!

– Это будет непросто, даже для такого великого падишаха, как вы. – В голосе таинственного гостя послышалась усмешка. – Да и к чему эти угрозы? Мы ведь не боимся смерти и нас невозможно запугать. Мы служим великой цели и ради нее пойдем на любые жертвы, которые уготовил нам Всевышний.

Мурада передернуло от отвращения.

– Вы – лишь ржавчина на сверкающих доспехах ислама и грязь на священном знамени пророка. Вам чужда любая добродетель. Надеюсь, что однажды Аллах призовет вас к ответу!

– Только ли нас? – спросил гость, приближаясь к султану. – Вспомните вашего старшего сына, государь. Ведь это его перстень, не так ли?

Мурад бросил взгляд на лежащее посреди стола украшение.

– Вы все еще храните его у себя. – Человек в черном как будто насмехался над Мурадом. – Неужели теперь, по прошествии стольких лет, в вас проснулась совесть?

– Я не хочу вспоминать об этом, – тихо, но твердо сказал султан. – Замолчи!

– Ах, каким бы славным султаном он мог бы стать, – не унимался гость. – Но вам всегда был милее другой сын и вы решили сами устранить преграду на его пути к трону…

Султан резко поднялся и, схватив со стола перстень, метнул его в собеседника. Тот легко увернулся.

– Убирайся прочь! – едва не срываясь на крик, прорычал Мурад. – Иначе клянусь, прикажу немедленно содрать с тебя кожу!

Человек в черном отступил к стене.

– Все мы рано или поздно платим за грехи прошлого, – произнес он и с этими словами, растворился в проеме за занавеской.

Несколько секунд султан глядел за колыхающимся полотном, усмиряя свой гнев и стараясь выбросить из головы неприятные воспоминания. Затем, откупорив кувшин, он налил себе вина. Нужно было поскорее забыть этот разговор, забыть обо всем, что когда-то случилось по его приказу и о том, что теперь причиняло такую невыносимую боль его душе. Но вино не помогало. Красное как кровь, оно лишь будоражило воспаленное воображение, заставляя вновь и вновь переживать те страшные мгновения.

– Все мы рано или поздно платим за грехи прошлого, – Мурад шепотом повторил слова своего недавнего гостя, словно ища в них оправдание и успокоение. Он вновь потянулся к кувшину с вином, но стук в дверь заставил его остановиться. На пороге, склонив голову, вновь появился Синан-ага.

– Повелитель, Халиль-паша по вашему приказанию прибыл.

– Зови! – султан выплеснул из кубка остатки вина и наполнил его водой.

Ах, если бы столь же легко можно было смыть невинную кровь со своих рук.

Глава 12

Время перемен

Халиль-паша

Cujus est potentia, ejus est actus.

(Чья сила, того и действие.)

Когда Мехмед вместе со своей свитой окончательно исчез в молочно-белой дымке тумана, оставляя позади лишь приглушенный стук подков, да скрип загруженных до отказа телег, Халиль вздохнул с облегчением. Он наслаждался безмятежной утренней прохладой, глубоко втягивая в себя чистый, ароматный воздух, доносившийся из цветущих дворцовых садов.

– Вот видишь, Исхак, – обратился визирь к своему другу. – Все получилось именно так, как мы и задумали. Ни народ, ни армия не захотели принять мальчишку своим правителем. С того самого момента, как Мурад отправился в Манису, у нас в государстве было два султана. Теперь это недоразумение устранено, а значит, пришло время подумать о достойном наследнике престола.

Исхак не ответил. Он привык быть тенью великого визиря, его безмолвным учеником и последователем. Однако теперь на душе у сановника было неспокойно. Исхак ясно видел, что игра, затеянная Халилем, могла снова ввергнуть Османское государство в пучину гражданской войны.

Такое уже было не раз. В последний, когда сыновья султана Баязида Молниеностного[26] развязали борьбу за власть на руинах разоренной кочевниками империи. Междоусобица завершилась лишь спустя десять лет и едва не погубила государство османов. История грозила повториться вновь, если помимо Мехмеда в семье султана появится мальчик, а