Лиги стал Уолдо Фрэнк. В центре второго конгресса летом 1937 г. находились задачи антифашистской борьбы.

На конгрессе Хемингуэй, вернувшийся из Испании, произнес свою единственную политическую речь — «Писатель и война».

Общеамериканский резонанс приобрели писательские выступления в защиту политических заключенных, жертв антинегритянского процесса в Скоттсборо, а также в поддержку коммунистических кандидатов Фостера и Форда на президентских выборах 1932 г. Когда в 1932 г. на страницах левого журнала «Нью Мэссис» был организован симпозиум «Как мы пришли к коммунизму», в нем наряду с коммунистом Майклом Голдом приняли участие такие видные писатели, как Уолдо Фрэнк и Шервуд Андерсон, а также известный критик Эдмунд Уилсон. Но писатели уже не ограничиваются заявлениями и декларациями. Знаменательно их стремление войти в самую гущу жизни, познать «другую Америку» изнутри.

В 1931 г. группа литераторов во главе с Драйзером посетила Харлан в штате Кентукки, место стачки шахтеров, и провела детальное обследование их жизненных условий. Итогом этой поездки стала документальная книга «Говорят горняки Харлана» (1932). События в Испании многие американские писатели восприняли как непосредственно их касающиеся: они сражаются в рядах интербригад (А. Бесси, Э. Рольф, С. Нельсон, Дж. Ларднер и др.), работают военными корреспондентами (Э. Хемингуэй, Л. Хьюз, Д. Норт), приезжают в Испанию, чтобы воочию увидеть происходящее (Т. Драйзер, Д. Паркер, М. Каули и др.).

Новый герой литературы отразил тот особый психологический климат, который отличал эпоху «красных тридцатых». Об этом хорошо писал критик Малькольм Каули. «В это время говорили не «я», а «мы», не «мое», а «наше»{223}. Пафос солидарности, коллективных действий одушевлял не только писателей, но и героев их произведений.

Сегодня на Западе философы и социологи много пишут о «некоммуникабельности» людей, их одиночестве, «непроницаемости» их внутреннего мира. И это, конечно, не только модная схема, но выводы из развивающегося процесса отчуждения личности в условиях капитализма. С пионерской эпохи американец воспитывался на своеобразном культе частной инициативы, предприимчивости. Индивидуализм, центробежные тенденции — характерные черты американизма. В США литература оказалась особенно восприимчивой к экзистенциалистским теориям. Одинокий герой, «посторонний», будь то волевой каупервудовский хищник, яростно сражающийся за место под солнцем, или, напротив, человек-одиночка, лишенный корней, обрубивший связи с обществом, — излюбленная писателями литературная фигура. Сколько раз художники слова показывали, как этого одинокого героя размалывала «система», какой ценой моральных издержек расплачивался он за свое эфемерное преуспеяние! Таковы лондоновский Мартин Иден, изуверившийся во всем, драйзеровский Клайд Гриффитс, которого жажда богатства приводит на электрический стул, наконец, хемингуэевский Гарри Морган, выражающий свое прозрение в ставших уже хрестоматийными словах: «Человек один не может ни черта».

Тема человеческой солидарности, восходящая к Уитмену, Беллами, Хоуэллсу, обретает в 30-е годы исключительно сильное звучание. И она вдохновляется самой эпохой, открывшей историческую силу массовых выступлений. Настроение многих писателей было выражено поэтом Арчибальдом Маклишем в стихотворении, которому дан крылатый заголовок: «Слово к тем, кто говорит: товарищ». Маклиш славит «братство не только по крови», потому что «голод и гнет — зародыши братства»:

Братство! Нет слова, которое сделало братом,

Братство только смелый с бою берет;

Ценою опасности, риска и не иначе{224}.

Хемингуэй взял в качестве эпиграфа к роману «По ком звонит колокол» слова из Джона Донна, английского поэта XVII в. Эпиграф начинается словами: «Нет человека, который был бы, как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши…» И далее: «…смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством…»{225} В этом ощущении причастности очень многих героев литературы «красных тридцатых» к судьбам других людей отразилась эта драматическая и грозовая эпоха.

В 30-е годы социалистический реализм становится направлением в американской литературе. А между тем некоторые консервативные критики в США, например Морган Химмелстайн, всерьез рассуждают о том, что новый метод, «будучи изобретен в Москве», был якобы «навязан» левым критикам, которые стали его «практиковать» на американской почве. Оспаривая эту точку зрения, необходимо исследовать генезис и становление нового метода в американской литературе, исходя из специфических особенностей историко-литературного развития в США.

Острейшие противоречия империализма в США определили силу социального пафоса лучших произведений критического реализма. В то же время немногие писатели поднимались до революционных выводов, в их числе были Рид, Стеффенс, Драйзер, Кент, Дюбуа.

Исключительная сила давления буржуазной идеологии на мастеров культуры, равно как и отмеченная еще Марксом и Энгельсом англо-американская «нелюбовь к теории», во многом объясняют неровность творческой эволюции, необычайно широкую амплитуду их идейно-художественных колебаний. Эпоха «красных тридцатых», в частности, дает немало примеров того, как писатели сближаются с прогрессивным движением (Р. Райт, К. Одетс, У. Фрэнк, Д. Стейнбек и др.), создают отдельные значительные произведения, в которых по-своему отражаются особенности нового метода, однако не могут в дальнейшем удержаться на завоеванных позициях.

Проблему нового метода в литературах капиталистических стран, прежде всего в Америке, необходимо решать во всей ее сложности, избегая неправомерного обеднения, сужения материала.

Становление нового метода в США определялось развитием в литературе темы антимонополистической борьбы масс, первыми попытками, начиная с середины XIX в., запечатлеть фигуры американских пролетариев. Этапом, принципиально важным для генезиса социалистического реализма, становится начало XX столетия, отмеченное взлетом литературы, вызванной к жизни рабочим и социалистическим движением (творчество Д. Лондона, Э. Синклера, К. Сэндберга, Д. Хилла, массовая рабочая поэзия ИРМ).

Новаторский характер социалистического реализма обнаруживается в творчестве Джона Рида, автора «Десяти дней, которые потрясли мир». Черты нового метода складывались и в той художественно-документальной литературе (А. Р. Вильямс, Р. Майнор и др.), в которой Октябрь осмыслялся как качественно новая эпоха всемирной истории. В 20-е годы «ридовское направление» не получило в США широкого развития; в основном оно связано с Майклом Голдом, отразившим некоторые особенности раннего этапа развития нового метода.

В 30-е годы социалистический реализм, ставший уже направлением, представлен в творчестве целой группы писателей, стоящих на новой идейно-эстетической платформе (Драйзер, Стеффенс, Мальц, Голд, Лоусон, Майк Куин и др.). Прав был американский критик Гейлорд Лерой, который в своей книге «Марксизм и современная литература» (1967) писал: «Хотя достижения социалистического реализма в нашей стране не столь уж значительны, и у нас есть известные результаты в этой области. Что бы ни говорили о пролетарской литературе 30-х годов, одно бесспорно: ее художественная значимость больше, нежели это представляют себе критики 50 — 60-х годов… Поскольку у нас продолжается борьба за социализм, у нас есть основа для литературы социалистического реализма»{226}. Вместе с тем идейно-эстетические принципы нового метода оказывали в это десятилетие свое воздействие и на мастеров критического реализма.

В 20-е — начале 30-х годов, т. е. до того, как появился самый термин социалистический реализм, левые критики США пользуются такими понятиями, как пролетарская