ее на заре века Драйзер назвал «Жанной д’Арк из Ист-Сайда». Темпераментно написанное жизнеописание Джозефа Норта «Нет чужих среди людей» (1958) переносит читателя в саму атмосферу «красных тридцатых». Норта сближает со Стеффенсом способ подачи материала: и здесь в центре — рассказ о событиях, пережитых Нортом, о людях, с которыми он встречался. Но это не бесстрастно-протокольное произведение; его автор — человек, прямо причастный к судьбам своих героев, на что указывает название книги.

Путь к передовому миропониманию запечатлен в мемуарах художника Рокуэлла Кента «Это я, о господа», в «Автобиографии» у У. Э. Б. Дюбуа, виднейшего негритянского писателя, педагога, национального лидера.

Что касается «Автобиографии» Стеффенса, то он не считал свое жизнеописание завершенным. Он не успел написать задуманный им эпилог к своим мемуарам, в котором, опираясь на весь опыт послевоенного десятилетия, хотел обстоятельнее рассказать о том, как он обрел новое миропонимание.

Этим эпилогом стала его публицистика 30-х годов.

Экономический кризис в США в 1929–1933 гг., потрясший капитализм, и успехи первых пятилеток в СССР — все это довершило крушение реформизма Стеффенса. Честный человек, презиравший «интеллектуальный склероз», обладавший редкой способностью к бескомпромиссной самокритике, Стеффенс в 1932 г. в журнале «Нью рипаблик» напечатал статью, озаглавленную «Обанкротившийся либерализм». В ней он прямо писал о том, что путь большевиков «настоящий», что либеральное кредо, на самом деле, «противоестественно, ненаучно и непрактично»{207}.

Вдумываясь в сущность тех процессов, которые происходили в далекой России, Стеффенс обнаруживал трезвость и проницательность. Он пришел к признанию иллюзорности западной «политической демократии» и отдал свои симпатии «более важной экономической демократии, которую основывают и которой овладевают в Советской России…»{208}

Вообще убеждение в том, что «капитализм рушится», что дети вырастут уже в «новом лучшем мире», а светлое будущее не за горами, озаряет последние годы писателя. Он встречается со студентами, читает лекции в школах и колледжах. В своей автобиографической книге «Нет чужих среди людей» Джозеф Норт вспоминает, как в начале 30-х годов Стеффенс, придя в редакцию левого журнала «Нью Мэссис», говорил, обращаясь к молодым писателям: «Нет, разгребать грязь — этого теперь недостаточно… Вы счастливее меня. У вас есть компас. У меня его не было. Репортер должен уметь направить, указать цель»{209}.

В последние годы, уже тяжелобольной, Стеффенс словно бы переживает вторую молодость. Он не только продолжает активно писать, но и ведет практическую работу, завязывает контакты с рабочим движением в Калифорнии. В глазах буржуазных газетчиков он «красный», Стеффенса почти перестают печатать буржуазные издания.

Его позиция гуманиста и антифашиста находит отражение в целом ряде выступлений. Он возвышает голос протеста против суда над негритянскими юношами в Скоттсборо, одним из первых налаживает сотрудничество с американским антифашистским комитетом, призывает своих соотечественников к бдительности по отношению к «коричневой» опасности. Он пишет о коммунистах как о самых решительных противниках нацизма.

Свое политическое кредо он формулирует в письме, адресованном митингу в Калифорнии, организованному компартией осенью 1934 г. В нем он заявляет о своем намерении «указать всем нашим соотечественникам американцам единственное научное средство искоренения всех наших зол». Далее следует пояснение: «Это — коммунизм. Коммунизм для Соединенных Штатов, поскольку только он способен искоренить продажность, невежество, нищету и перепроизводство, порок и угрозу войны»{210}.

Он обретает нового героя. Это уже не либерал-ре-форматор «макрейкерской» эпохи. Это революционер, соединивший «мысль и действие», подобный Джону Риду. Это неподкупный рабочий лидер, подобный Гарри Бриджесу.

В 1935 г. Стеффенс стал коммунистом. Когда летом 1936 г. его посетили в Кармеле (Калифорния) Ильф и Петров, путешествовавшие в ту пору по Соединенным Штатам, Стеффенс был тяжело болен. Он говорил о своем желании снова посетить Москву, чтобы перед смертью увидеть новый мир. Стеффенс даже обсуждал с Ильфом и Петровым детали своего путешествия{211}.

Он умер в августе 1936 г., работая над статьей, в которой обращался к американцам с призывом бороться с фашизмом, только что развязавшим военную интервенцию и мятеж в Испании. Вся жизнь Стеффенса, честного мыслителя, была неуклонным поиском истины. Одна из самых последних записей, им сделанных, явилась своеобразным подведением итога: «Я выбираю путь низших классов, то есть путь Ленина, большевиков, России»{212}.

10. НОВЫЙ ГЕРОЙ «КРАСНЫХ ТРИДЦАТЫХ»

Знаменитый фильм Чарли Чаплина «Огни большого города», вышедший на экраны в 1931 г., в разгар депрессии, поразившей Америку, начинается ставшей уже хрестоматийной сценой: происходит открытие нелепо-помпезного монумента, названного Процветание и Прогресс. Когда спадает покрывало, глазам зрителей предстает зрелище, исполненное иронико-символического смысла: между двумя фигурами Силы и Закона, у подножья статуи Процветания спит жалкий бродяжка Чарли. Это была прозрачная и многозначительная аллегория: в Америке наступили «новые времена».

Кризис 1929 г. поразил до основания здание капитализма. «Самодовольная Америка», как ее назвал Синклер Льюис, была ошеломлена. Она становилась недовольной. Миллионы людей, лишившись работы, были выброшены на улицу. Страну сотрясали стачки, проходили «голодные походы» трудящихся. Провозглашенный Рузвельтом «новый курс» по-своему отразил жажду всеобщих перемен{213}.

Прогрессивный публицист Гилберт Грин пишет о «великих сдвигах в народе», который «поднялся против действительного врага — монополий»{214}. В послекризисное десятилетие рабочее движение, вступив в новый этап, стало более зрелым и боевым. Укрепился авторитет компартии не только в среде трудящихся, но и у творческой интеллигенции.

30-е годы часто называют «голодными», «злыми», «грозовыми», но, пожалуй, чаще и справедливей всего «красными тридцатыми». И действительно, это драматическое время словно бы окрашено в красный цвет революции.

В истории каждой национальной литературы есть эпохи удивительно яркие и плодотворные. Для литературы США такой неповторимой эпохой были 30-е годы{215}.

В это время впервые в национальной истории миллионы американцев, в том числе и многие мастера культуры, обратились к научному социализму, видя в нем ключ к познанию мира, природы бурных социально-экономических потрясений. По словам Малькольма Каули, марксизм «давал писателям единую цель в годы депрессии»{216},он, как свидетельствует отнюдь не радикальный литературовед Честер Эйзингер, «носился в воздухе», «вдохновлял и привлекал, потому что он давал альтернативу культуре, рассыпавшейся в прах»{217}.

Эти высказывания по-настоящему весомы, ибо речь идет о цитадели капитализма, о стране с укоренившейся традицией «нелюбви к теории».

Еще в 1929 г. писатель-коммунист Майкл Голд обратился к своим молодым коллегам по перу с крылатым призывом: «Идите влево!» И литература «левела». Острота антикапиталистической критики усиливалась устремленностью писателей к социалистическому идеалу. Это было время резкого взлета социального романа и драмы. Заметных успехов добилась левая поэзия. Резко возрос престиж марксистской критики.

Конечно, не следует забывать, что революционное движение