Много раньше Толстого о том же писал Ларрей – что, хотя бы из соображений «элементарной предусмотрительности», нужно было все найденные меховые и шерстные вещи собирать и где-то складировать{74}.

Москву Великая армия покидала навьюченная бесполезной дребеденью, да еще и отрастив длинный хвост из нескольких тысяч прибившихся беженцев. То были французские граждане: коммерсанты, дипломаты, актеры, художники, – все они жили в Москве, но теперь опасались, что, вернувшись, русские их убьют. Ища защиты, они присоединились к гражданским обозам, сопровождавшим армию.

15 октября все-таки ударили морозы и восьмисантиметровым слоем лег первый снег. Внезапно осознав всю уязвимость своего положения и ошеломленный этим открытием, Наполеон принял решение уходить. В назначенный день, 18 октября, французская армия, сократившаяся до сотни тысяч человек, вышла в путь. Хаос, в котором ранним утром Великая армия покидала Москву, не имел ничего общего с дисциплинированным отступлением и куда больше напоминал библейский исход. Впереди было семь недель дантовых мучений.

Бегство

Беда подстерегала французов уже в самом начале пути. Бдительный Кутузов был хорошо осведомлен о передвижениях врага. И он прекрасно знал, что французам придется выбрать одну из двух дорог, ведущих на запад. К югу лежала дорога на Калугу, идущая по сельской местности, где русские ничего не сожгли, а французы не разграбили. Она манила возможностью запастись провиантом и фуражом. К серверу лежала дорога на Смоленск, и все вдоль нее обе армии уже разорили, поэтому на обратном пути французам поживиться там было нечем.

Когда-то Кутузов испытывал трепет перед поразительными способностями Наполеона, теперь же он знал, что одержит верх над неприятелем и в итоге победит, если отрежет Великую армию от источников снабжения. Поэтому русский полководец направил войска к городку Малоярославцу и блокировал новую Калужскую дорогу в месте, где она пролегала через узкий овраг. Но Наполеон уже не жаждал полномасштабной битвы и избегал второго состязания в силе. Поэтому ограничился несколькими разведвылазками, которые русские успешно отбили. Тогда Наполеон покорно свернул на север, на дорогу к Смоленску, иллюзий насчет которой уже не питал.

Сражение под Малоярославцем, состоявшееся 24 октября 1812 г., вынудило Великую армию свернуть на Смоленскую дорогу и стало для русских ключевой победой. Эта хотя и скромных масштабов битва превратила отступление французов в бегство – отчаянную попытку опередить наступающие морозы. Сегюр писал о Малоярославце: «…злосчастное поле, на котором остановилось завоевание мира, где двадцать лет побед рассыпались в прах»[26]{75}.

Позиции Наполеона и Кутузова изменились радикально. У гениального стратега Наполеона не нашлось иного плана, кроме как бежать со всех ног. Кутузов же, наоборот, придерживался избранной стратегии четко и последовательно – он был охотником, идущим по следу раненого, но опасного дикого зверя. Загонять его в угол Кутузов не собирался, ведь тогда все еще очень опасный зверь мог и напасть. Охотники в таких случаях следуют за своей жертвой на безопасном расстоянии, пока зверь не упадет от изнеможения. Тут-то к нему и можно приблизиться, чтобы нанести последний смертельный удар.

Но на тернистом пути в Смоленск французы столкнулись с врагом еще непримиримее Кутузова. С наступлением холодов разбушевалась смертельная эпидемия очередной болезни. Это был сыпной тиф. Дизентерия, терзавшая Великую армию по дороге в Москву, убила, предположительно, около трети солдат, бóльшая часть остальных погибла от тифа во время отступления. Из 100 000 человек, покинувших Москву, выжило меньше 10 000. Исходя из показателей смертности, историк Стефан Талти назвал эту эпидемическую катастрофу «вымиранием, которое в мировой истории едва ли можно с чем-то сопоставить»{76}. И причиной такой смертности стали не боевые действия.

Сыпной тиф

Дизентерия, как все желудочно-кишечные инфекции, идет на убыль с наступлением холодов, которые затрудняют передачу патогена. А вот сыпной тиф ведет себя иначе. В зимний сезон армия на марше – идеальная среда для любой болезни, передающейся через вшей. Сто тысяч озябших солдат, забившихся в полсотни грязных биваков, весьма способствовали распространению тифа. То, что связь этого заболевания с военной средой была очевидна, подтверждают его названия, принятые в XIX в.: «армейский мор», «лагерная лихорадка», «солдатская чума».

Сыпным тифом невозможно заразиться при прямом контакте, воздушно-капельным или фекально-оральным путем. Механизм передачи этой болезни завязан на сложном взаимодействии людей, нательных вшей и бактерий риккетсий (Rickettsia prowazekii). Люди – важнейший резервуар для этого патогена, и от человека к человеку он передается через платяную вошь (Pediculus humanus corporis), которая питается исключительно человеческой кровью. Вылупившись, это насекомое тут же принимается жадно есть.

Вошь, зараженная риккетсиями, не вводит бактерии непосредственно в кровоток, как это делают комары. Вместо этого, питаясь, вошь выделяет фекалии с микробами. А также вводит в рану вещество, которое вызывает раздражение и зуд. Обычно зуд заставляет человека почесать место укуса, из-за чего экскременты вшей попадают в ранку, провоцируя заражение. Расчесывания вынуждают вшей перемещаться на лицевую сторону одежды, что облегчает миграцию на другие тела, где вши устраивают новое гнездовье. Эта последовательность выполняет важную функцию в механизме передачи тифа, поскольку вши разносят заразу не очень эффективно. Летать они не могут и перемещаются на очень небольшие расстояния, куда доползут. Поэтому, чтобы поддерживать параллельные цепочки инфекционного процесса, вшам требуется тесный контакт между людьми.

В пути по старой Смоленской дороге условия для вшей и их микроскопических паразитов сложились идеальные. Холодало, и солдаты наматывали на себя все больше слоев одежды. Вшам, которые предпочитают швы и складки, гнездоваться в таких нарядах было только сподручнее. Там насекомые крепко цеплялись за ткань лапками, как будто специально созданными так, чтобы максимально обезопасить своих владельцев. На счастье вшей, солдаты раздевались редко и на протяжении всех 83 дней, которые длился поход, не мылись и одежду не стирали. Пытаясь согреться, они еще и жались друг к другу на привалах, на ночлегах, сидя у костра, пока ели, и в снегу, где спали, присев на корточки. Такая скученность открыла вшам безграничные возможности для перемещений. Итогом стала массовая завшивленность, на одного солдата приходилось около 30 000 паразитов. Из многочисленных невзгод, сопровождавших то отступление, выжившим больше всего запомнился нестерпимый зуд от укусов вшей:

Вечером, когда мы толпились у лагерных костров, жизнь возвращалась к насекомым, досаждавшим нам самым нестерпимым образом. ‹…› Такого рода напасть… превратилась в настоящую пытку, воздействие которой усиливалось внушаемым ею отвращением. ‹…›

C началом отступления оно превратилось в настоящее бедствие. Да и как могло быть иначе, если в стремлении избежать смертельного холода ночи мы не только не снимали одежды, но и старались прикрыться любыми оказывавшимися в досягаемости лохмотьями, коль скоро каждый почитал за счастье занять любое место на бивуаке, освобожденное другим, или в жалкой избе, где мы, бывало, находили пристанище? Эти паразиты размножались с ужасающей скоростью. Рубахи, жилеты, мундиры – все кишело ими. Жуткая чесотка не давала нам спать полночи и доводила до безумия. Она становилась настолько нестерпимой, что, царапая себя до крови, я раздирал кожу спины, но жгучая боль… казалась даже приятной в сравнении с чесоткой. Все мои товарищи находились в таком же положении[27]{77}.

Едва ли людям могло служить утешением то обстоятельство, что терзавшие их паразиты тоже вскоре погибнут.

К середине ноября температура упала до –23 ℃, дул сильный пронизывающий ветер, а снег «будто саваном окутал войска»{78}. Ослепленные сиянием снега, замерзшие до полусмерти солдаты со свисающими с бород сосульками снимали одежду с трупов. Самый простой способ спровоцировать эпидемию. Врачи тех времен настоятельно рекомендовали не использовать чужую одежду: «лучше лишний раз не касаться одежды тех, кто может быть поражен этой лихорадкой»{79}.

Когда риккетсии попадают в кровоток человека, кровеносная и лимфатическая системы разносят их по мелким капиллярам внутренних органов, таких как мозг, легкие, почки и печень. Оказавшись там, бактерии проникают в эпителиальные клетки, выстилающие кровеносные сосуды, и начинают размножаться путем деления. Бактерий в клетках хозяина становится все больше, и в конце концов они растворяют клетки изнутри или прорывают их мембраны. Бактерии-паразиты попадают в соседние ткани и снова запускают процесс деления и разрушения хозяйских клеток. Первые симптомы заражения