— Аплодисменты покойному! Браво, Денис Александрович! — Глеб отвесил театральный поклон кому-то невидимому. — Поздравляю, Настя. Твой отец очень качественно все сделал. Комар носа не подточит.

— Налей мне воды, пожалуйста. — В моем сознании еще не до конца сложились все паззлы. Но страшное предположение о том, кто все-таки разрушил мою жизнь, уже закрадывалось.

— Держи. — Он щедро плеснул воды в стакан из красивого набора, стоявшего на небольшом столике неподалеку. Наверное, специально для встречи важных и дорогих гостей. — Может, налить чего-нибудь покрепче?

— Спасибо, воды достаточно. — Дома нажрусь, если очень сильно понадобится. Но пить что-то крепкое при Глебе — самое глупое дело.

Он ждал, пока я сделаю несколько глотков и снова обрету возможность связно мыслить и изъясняться. Молчал. Видимо, считал, что сказал уже предостаточно.

— Расскажешь мне, что случилось на самом деле? Пожалуйста, Глеб. Для меня это очень важно.

— А ты мне поверишь? Отца в живых нет. Никто не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть мою версию.

— А зачем тебе врать, скажи? — я и себе этот вопрос задавала, но так и не смогла найти ответ. Скорее всего, потому, что причин для лжи у Глеба и не было.

— Действительно. Незачем. Я все время забываю, что ты веришь каждому моему слову, Настя. — Глеб как-то осунулся на глазах, обогнул стол и снова уселся на свое место. Словно ему так легче было — когда что-то нас разделяло.

— Это плохо, по-твоему?

— Наверное, хорошо… Плохо, что ты веришь не только мне.

— Ну, благодаря некоторым «учителям» уже сомневаюсь иногда. И то уже за радость. — Это была горькая правда. И не знаешь, что лучше: быть бесконечным циником, который даже свои слова стремится проверять, или наивной дурочкой, которой я оставалась так долго.

— Настя, я ушел от тебя, потому что мое присутствие становилось опасным. Обратил на себя внимание нескольких человек…

— Так ты же мечтал о том, чтобы обратить на себя внимание?

— Да. Но только не таким способом. Неправильно выбрал компанию для старта. Эти ублюдки сначала пообещали мне деньги для первого рывка. Даже выдали немного, авансом. А потом начали интересоваться тобой, очень сильно интересоваться. Прямо ничего не говорили, но дело пахло жареным, и я переживал не столько за свою жизнь и здоровье, сколько за тебя.

— Почему ты сразу мне об этом не сказал? — я и так до всего сама додумалась, когда получила первую записку с требованием денег. Но до этого целый месяц маялась от непонимания, боли и обиды… Зачем было так поступать?

— А что бы ты сделала? Вернулась к папе? Забыла меня навсегда и никогда не вспомнила, если бы узнала правду?

— Ну…

— Вот именно, что «ну». Как жена декабриста, потащилась бы вслед за мной, куда угодно. Лишь бы не расставаться.

— Что значит «потащилась бы»? — досадливо поморщилась на этой фразе. — Так ты относился к моим чувствам?

— Мне нужно было, чтобы ты меня возненавидела, а потом забыла. — Глеб сделал вид, что не заметил, как меня зацепил. Продолжал, как ни в чем ни бывало. — Я тоже притворялся, как мог.

— У тебя хорошо получилось. — А у меня — нет. И об этом, кажется, все прекрасно знали. — Та девица — невеста твоя, тоже часть придуманной истории?

— Можно и так сказать…

— Я налью себе еще воды? — не сразу заметила, что давно кручу в руке пустой стакан. Несколько раз пыталась из него отхлебнуть, разочарованно понимала, что там ни капельки не осталось, но тут же забывала об этом.

— Конечно. Давай, я…

— Спасибо. Я сама. — Внезапно стало легче и равнодушнее, что ли. Может быть, от того, что у Глеба не было никакого интереса признаваться мне во всем, а он же, вот, признался? Глупая, дурацкая надежда снова подняла голову. Но я старательно ее придавила, не позволяя развернуться.

— Так что там за история с моей местью, которую я совершила с помощью папы? — теперь мне этот вопрос был жутко интересен.

— Судя по всему, ты к ней была непричастна. Но я тогда думал иначе. Поверил. Прости меня…

— Во что поверил?

— Я ни слова не слышал о шантаже и выкупе, когда меня заперли в гараже и лупили. Чем попало и куда попало. Зачем это делают — тоже не говорили.

— Я видела фотографию… — даже сейчас вздрогнула, вспомнив, как было страшно смотреть на это…

— Надеюсь, тебе показали не все. Через некоторое время появился твой отец и объяснил, за что и почему я страдаю. Сказал, что на переломанных ногах у меня уже не получится так быстро и качественно убегать от девочек, которые меня любят. Не знаю, отдавал он такой приказ, или его люди так правильно поняли…

— Подожди… Разве тебя похитили не те же люди, от которых ты пытался меня защитить? — новый стакан воды я выпила почти залпом. Рука потянулась, чтобы налить еще один.

— Нет. С теми я быстро разошелся, как только понял, чем пахнет их помощь. Но держался в стороне от тебя на всякий случай. Хрен знает, какие идеи могли прийти им в голову еще. И тот же шантаж могли бы провернуть. Но провернули точно не они. — Глеб снова встал. Как и мне, ему не сиделось на месте. Снова прошелся по кабинету, правда, ко мне не приближался. То ли спугнуть боялся, то ли еще по какой-то причине.

— Почему ты, все же, решил, что заказчик — мой отец? Может быть, он просто все повернул таким образом, чтобы и тебя спасти, но и от меня отвадить? Он же тот еще махинатор был?

— Потому что исполнители, которых он нанял, оказались еще теми продажными тварюгами. Я в тот момент уже работал с другим заказчиком, адекватным и вменяемым. Попросил наемников с ним связаться. Он помог, дал денег. Выяснил все подробности, пока меня откачивали и латали в больнице.

— Господи… мне не верится, что мой папа на такое способен… был.

— Лучше тебе не знать, на что он еще способен. — Теперь он стоял прямо передо мной. Забрал из рук стакан, снова опустевший, неуверенно смотрел на мои ладони. Будто раздумывал — стоит ли за них браться?

От греха подальше, спрятала руки в карманы жакета, словно озябла внезапно.

— Ты прав. Достаточно того, что уже известно. Все другие тайны пусть останутся с ним. Так зачем ты устроил эту встречу, Глеб? Так долго молчал и ждал, а тут вдруг приспичило исповедаться?

Что-то внутри меня вопило о том, что нужно обнять его крепче, рассказать, как жутко тосковала и грустила… Но голос рассудка, в кои-то веки, оказался сильнее: хотел, чтобы я выяснила все до конца.

— Я могу выкупить твою часть фирмы. За хорошие деньги. Ты сможешь забыть обо всех проблемах, которые были с нею связаны.

— Вот как! Надо же, как издалека ты зашел! И как искренне, главное!