У меня перехватило дыхание, так ошеломлен я был ее красотой.Вспоминая, я всегда вижу ее такой, как тогда — застывшей в порыве вперед,полной того несравненного, бессмертного совершенства, которое знали толькодревние греки.

Потом она вышла, закрыв за собою дверь.

Симмингтон довольно раздраженно спросил:

— В чем дело, Миген? Что тебе нужно?

Миген подошла к самому столу, остановилась и смотрела насидящего Симмингтона. Я снова был поражен решимостью, написанной на ее лице, иеще чем-то — жестокостью, которой я за ней не знал.

Губы ее зашевелились и она произнесла слова, потрясшие менядо мозга костей:

— Мне нужны деньги.

Настроение Симмингтона этот ответ явно не улучшил. Он резкопроговорил:

— А до утра ты не могла подождать? Ты считаешь, чтослишком мало получаешь на карманные расходы?

Порядочный парень, подумал я, пусть даже для него большедоступны доводы рассудка, а не сердца.

— Мне нужно много денег, — ответила Миген.Симмингтон выпрямился в своем кресле и холодно произнес:

— Через пару месяцев ты будешь совершеннолетней. Тогдаты получишь все деньги, которые оставила тебе бабушка.

Миген ответила:

— Ты меня не понял. Мне нужны деньги от тебя. — Ипродолжала все с большим нажимом:

— Мне старались никогда не рассказывать о моем отце. Нехотели, чтобы я побольше узнала о нем. Но я все равно знаю, что он сидел втюрьме, и знаю, за что. За шантаж.

Она немного помолчала.

— Ну что ж, я — его дочь. И, может быть, я пошла внего. Я спрашиваю у тебя — дашь ли ты мне денег, потому что.., если нет… — Онаснова помолчала, а потом продолжала очень медленно и спокойно:

— Если нет.., тогда я расскажу, как видела, что тыделал.., тогда.., с таблетками в маминой комнате.

Стояла полная тишина. Через минуту Симмингтон ответилсовершенно невозмутимо:

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Понимаешь, понимаешь.

И Миген улыбнулась. Приятной эта улыбка не была.

Симмингтон встал, подошел к письменному столу, вытащил изкармана чековую книжку и заполнил чек. Аккуратно промокнув чернила, он вернулсяна прежнее место и подал чек Миген.

— Ты уже большая, — сказал он. — Я понимаю,что иногда тебе хочется купить что-нибудь подороже: платье и все такое прочее.Я не знаю, о чем ты говорила, и меня это не интересует, но чек я тебе дам.

Миген посмотрела на чек и сказала:

— Спасибо. Этого мне хватит.

Она обернулась и вышла из комнаты. Симмингтон пристальноглядел ей вслед на закрытую дверь, потом повернулся, и увидев его лицо, ябыстро, непроизвольно рванулся вперед.

Кто-то удержал меня. Большой куст, росший у самой стены,внезапно ожил. Рука Нэша ухватила меня за пояс, а его губы зашептали мне наухо:

— Спокойно, Бертон! Ради бога, спокойно!

Потом с бесконечной осторожностью он начал отступать назад,заставил меня следовать за ним. За углом он выпрямился и вытер лоб от пота:

— Ну конечно. Вы опять хотели пойти на штурм!

— Этой девушке грозит опасность, — сказал яубежденно. — Вы видели его лицо? Ее надо забрать оттуда.

Нэш крепко схватил меня за руку.

— Сейчас, мистер Бертон, придется вам слушаться.

Ладно, я послушался.

Нехотя, но пришлось. Правда, я настоял на том, что не уйдуотсюда, поклявшись до последней точки выполнять все приказы.

Итак, вместе с Нэшем и Паркинсом я проскользнул в дом черезчерный ход, который не был заперт. Мы с Нашем ждали на лестничной клетке зазакрывающим нишу бархатным занавесом, пока часы не пробили два и не открылисьдвери спальни Симмингтона. Адвокат прошел мимо нас в комнату Миген.

Я не сдвинулся с места, даже не шелохнулся, потому что знал,что сержант Паркинс прячется там внутри, знал, что Паркинс — крепкий парень испециалист своего дела, и еще знал, что не могу все-таки на все сто процентовпоручиться за себя.

И вот, ожидая с отчаянно колотящимся сердцем, я увидел, какСиммингтон вышел с Миген на руках и понес ее по лестнице вниз. Чуть подождав,мы с Нэшем последовали за ним.

Он внес ее в кухню и, аккуратно уложив головою к газовойгорелке, как раз повернул кран, когда вошли мы с Нэшем.

И это был конец Ричарда Симмингтона. Я прежде всего бросилсяк Миген, оттащил ее от горелки и закрыл газ, но я видел и то, что Симмингтонтрясется, как в лихорадке. Он даже не пытался защищаться. Он знал, что игразакончена и он проиграл.

Наверху я сел у постели Миген, ожидая, когда она придет всебя, а тем временем выговаривал Нэшу:

— Откуда вы знали, что с нею все будет в порядке? Этобыл слишком большой риск.

Нэш успокаивал меня:

— Да ведь всего-то и было три порошка снотворного вмолоке на ее ночном столике. Ничего больше. Ясно ведь, что он не мог рисковать,пока надеялся, что все дело закончится арестом мисс Гриффит. Не мог позволитьсебе еще одну загадочную смерть в доме. Никакого насилия, никакого яда. Другоедело, если несчастная странноватая девушка горюет над смертью матери, а потомпойдет и откроет газ — что ж, люди скажут, что она всегда была немногоненормальной, а самоубийство матери оказалось последним толчком.

Я заботливо посмотрел на Миген:

— Что-то долго она не приходит в себя!

— Вы же слышали, что сказал доктор Гриффит? Сердце ипульс вполне нормальны — она просто спит и сама проснется. Доктор говорит, чтосам часто дает такие порошки своим пациентам.

Миген пошевелилась и что-то пробормотала. Инспектор Нэшделикатно вышел из комнаты. Миген открыла глаза.

— Джерри!

— Что, дорогая?

— Хорошо у меня получилось?

— Как будто занималась шантажом от самой колыбели.

Миген снова закрыла глаза и прошептала:

— Вчера вечером… я написала тебе… на случай, если бы…если бы что-то вышло не так. Только я была уже очень сонная и не дописала.Посмотри вон там.

Я подошел к письменному столу. Неоконченное письмо лежало вмаленькой потертой записной книжке Миген.

«Милый мой Джерри, — было там написано, — вшкольной хрестоматии я читала сонет Шекспира, который начинается: