новый географический облик СССР. Он узнал об обычаях различных народов Советского Союза – например, в Казахстане, как выяснилось, отказ выпить кумыс был равносилен оскорблению. Травин и сам передавал знания другим: в арктическом селении Русское Устье ему пришлось дать несколько уроков географии, так как учитель был в отъезде. Запрашивая о разрешении на кругосветное путешествие (и о предоставлении велосипеда), он подчеркивал, что это должно принести пользу СССР:

Прошу Вашего внимания на скорейшее выполнение заявки, ибо ехать за рубежом на иностранном велосипеде позорно. Я надеюсь с честью продемонстрировать советский велосипед перед зарубежной массой как в центральных, так и в отдаленных районах Америки, Африки и Западной Европы [Харитановский 1965].

О свершениях Травина все-таки узнали, и в Псковском краеведческом музее до сих пор демонстрируются принадлежавшие ему вещи, включая велосипед. Но сколько молодых людей из его поколения отправлялись в путь, самостоятельно составив план, не присоединяясь ни к какой группе, не испрашивая разрешения, не соблюдая медицинский режим, – объятые, как и он, жаждой самопознания и открытий? [Харитановский 1965: 72,209; Травин 1975: 60–61][217].

К концу 1930-х годов определились основные черты советского туризма. Он предлагал удовольствие и содержательность одновременно; в зависимости от своих предпочтений, человек мог войти в состав самодеятельной группы или путешествовать сравнительно комфортно и безопасно по групповой путевке. Этот туризм мог быть аскетическим, с упором на приобретение опыта и знаний, или же доставлять плотские удовольствия, такие как обильное питание, горячие ванны, поездки на комфортабельных туристических автобусах. Приключения и удовольствие были двумя сторонами советской «хорошей жизни»: истинно «пролетарский» туризм подразумевал суровые испытания в составе самодеятельной группы (или опыт, приобретавшийся малоизвестными одиночками вроде Травина), но «туристы с желтыми чемоданчиками» также наслаждались пейзажами и удобствами инфраструктуры, построенной при социализме. «Все люди, рассматривающие пейзаж, равны перед ним», – пишет Д. Маккеннел [MacCannell 1999: 146]. В конечном счете возобладало более «широкое» представление о туризме, которое в 1920-е годы ассоциировалось с «Совтуром». Травин отказывался именоваться «туристом», так как это понятие связывалось с досугом и отпуском. Большинство советских туристов предпочитали комфорт приключениям, и органам, в ведении которых в разные времена находился туризм, проще всего было устраивать групповые туры: путь наименьшего сопротивления находил горячих сторонников и среди чиновников, и среди публики. К концу 1930-х годов «пролетарский» туризм сохранял привлекательность лишь для незначительного меньшинства и больше не был пролетарским ни по структуре, ни по форме. «Советский» же туризм предлагал относительно бюджетные возможности обитателям городов – женщинам, студентам, государственным служащим, другим представителям нарождавшейся тогда элиты, стремившимся получить курортный отдых со всеми его удовольствиями. Но, как и в «пролетарском» туризме, упор делался на содержательность и удовольствие одновременно.

«Хорошая жизнь» в ее советско-туристском варианте также давала советским гражданам возможность выбора направлений внутри страны. Но независимо от того, каким было путешествие – «суровым» или «расслабленным», в составе группы или самодеятельным, – советский туризм содействовал усвоению ценностей, ассоциировавшихся именно с социалистическим отдыхом. Рассказы туристов 1930-х годов свидетельствуют о том, что они были довольны тем сочетанием самопознания и восстановления сил, которое предлагал туризм. Режим турпохода учил каждого участника быть самодостаточным атомом в молекуле коллектива. «Пусть смеются, – говорили московские текстильщицы. – Мы свою задачу выполнили».

Советские туризм, в том виде, какой он приобрел в 1930-е годы, обнажает истоки «парадокса Лефорта», открытого А. В. Юрчаком. Советский гражданин, который, как ожидалось, исповедует коллективистскую этику, становился независимо мыслящим индивидуумом [Yurchak 2006: 11]. Следуя строгим правилам, установленным для советского туризма, «пролетарские» туристы могли прийти к подлинной самореализации на советский манер. Путешествуя среди девственных ледников, вдали от скоплений людей, или участвуя в гребном походе по Волге, они совершали важные лично для себя открытия, но в то же время выполняли долг перед государством и обществом, закаляя свое здоровье, совершенствуя свои трудовые навыки, оттачивая свой ум.

Глава четвертая

Восстановительный отдых после войны

В 1940 году, когда Западную Европу охватил пожар войны, советские газеты и журналы восхваляли новые возможности, доступные советским туристам и отдыхающим. Можно было выбрать круиз вдоль черноморского побережья на «Абхазии» или проехаться в открытом туристическом автобусе, насладившись захватывающим видом Кавказских гор. Инфраструктура – санатории, дома отдыха, турбазы – продолжала расширяться, отдых вдали от дома становился доступным все большему числу граждан. Рос и географический охват советского туризма – насильственное присоединение территорий на Западе дало возможность открыть новые направления. Напоминая о любви В. И. Ленина к Карпатам, журнал «На суше и на море» поместил материалы о Западной Украине и Западной Белоруссии всего через несколько месяцев после того, как советско-германский договор позволил Красной армии отодвинуть границы страны дальше на запад. Уже через месяц после аннексии трех прибалтийских стран в августе 1940 года журнал рассказывал о перспективах туризма в этих новых советских республиках: на обложке была помещена смеющаяся «латвийская молодежь в национальных костюмах»[218].

Рис. 4.1. Фотография на память: пара в центральном санатории НКВД, Цихисдзири (Грузия), 27 мая 1941 года

Нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года положило конец досуговым поездкам: в следующие четыре года многие курортные заведения в Крыму и Кавказских Минеральных Водах превратились в руины. Активно восхвалявшийся ежегодный оплачиваемый отпуск был отменен на время войны. Дома отдыха, санатории и турбазы, находившиеся вдали от линии фронта, превратились в госпитали. Досуговые поездки прекратились – транспортные средства были реквизированы для перевозки войск, беженцев, эвакуированных, а позже – и пленных, и использовались для этой цели даже после германской капитуляции 9 мая 1945 года, как в СССР, так и за его пределами (к вышеперечисленным категориям добавились те, кто возвращался с фронтов). Однако 1 июля 1945 года было торжественно объявлено о восстановлении ежегодного оплачиваемого отпуска[219]. Профсоюзам дали указание направить все силы на ремонт и отстраивание поврежденных и разрушенных объектов досуговой инфраструктуры, чтобы инвалиды войны и рабочие могли вновь обрести силы, истраченные при защите родины.

Послевоенные годы не только принесли с собой новые возможности, но и ознаменовались переориентацией всего советского проекта. После победы многие испытывали прилив оптимизма, ожидая, что народ будет вознагражден за жертвы, понесенные в годы войны и ранее, в период ускоренной индустриализации, заложившей основу для триумфа советских армий [Zubkova 1998: 16]. Этот новый мир был обрисован в речи (1944) В. В. Вишневского, литератора, мыслившего вполне по-партийному:

Когда война закончится, жизнь станет радостной. Наш опыт даст великую литературу. Мы будем много ездить, активно поддерживать контакты с Западом. Каждому