Нина сидела, скорчившись и забившись в дальний угол клетушки. Теплый шерстяной плащ, переданный Никоном, никак не мог согреть ее.

Мысли метались, колотились одна о другую. Чтобы хоть немного успокоиться, Нина развернула травы из корзинки, начала аккуратно их перекладывать при неярком свете масляной лампады. Аромат трав вернул ее в те дни, когда она могла заниматься делом и людям помогать, а не по темницам сидеть. Она склонилась ниже над корзинкой, достала кувшин с душистым маслом, завернула поплотнее, отставила пока.

Под руки попался крохотный флакон с опиумом. Аптекарша вздохнула, вот и на самый бедовый случай подмога. Открыв снадобье, она втянула сладковатый тягучий запах. С распухшей деревянной пробки упала капля ей на руку. Нина слизнула ее, закрыла флакон поплотнее, убрала обратно в корзинку, к травам. Потушила светильник, чтобы не тратить зря масло.

Она ждала прихода тюремщика, чтобы упросить его позволить поговорить с сикофантом.

Нина то начинала молиться, то проклинать Никона, так вероломно отправившего ее в тюрьму. И за что? Скифы ведь сказали ему, что она ничего не украла.

Она поднялась и подошла к решетке. Плащ соскользнул с плеч. Нина перебирала в голове произошедшее в тот день, когда к ней в аптеку ввалился несчастный раненый. Куда могло запропаститься кольцо? Кому оно так понадобилось, что грех на душу взяли? Скифский нож ни при чем оказался, зря она только время потеряла. Нина рану Никанора хорошо помнит. Другой был нож. Лезвие тонкое и с обоих краев острое. По всему выходит, что убийца кольцо и забрал. А кто же убийца? Видел ли его кто? Никон уже, верно, всех соседей расспросил, да, видать, ничего не выяснил. Или выяснил, да с аптекаршей разве станет делиться? В тюрьму вон загнал. Митрон и тот, второй водонос, небось, сплетен вывалили целый короб.

При мысли о водоносах Нина шлепнула себя ладонью по лбу. Вот кого ей надо было спрашивать! Может, они что-то видели, а сикофанту сказать побоялись?

Нина вспомнила хитрую физиономию Митрона. А может, он и кольцо забрал? Нина, конечно, не выходила никуда да в волнении могла и не заметить, как тот кольцо прикарманил. Что ж не додумалась она с ним поговорить! Надо его скорее разыскать! Да только как теперь Нине отсюда выбраться? А если Василию не передадут, что она тут? Сколько придется здесь сидеть? Выйдет ли она живой? Сообщил ли Никон латинянам про Кристиано? И кому? Вдруг о нем прознает сухорукий? Что будет с ним и с Винезио?

От неисчислимых вопросов и отчаяния у Нины нутро все скрутило, едва не вывернуло. Отдышавшись, она решила ждать тюремщика, подняла плащ, завернулась в него опять и села на каменный пол. Ничего уже не сделать сейчас. Нина прислонилась головой к стене, шепча одну за другой молитвы, и не заметила, как провалилась в сон.

Грохот двери в галерее разбудил аптекаршу. Сперва она не могла понять, где находится. Услышав тяжелые шаги, эхом отдающиеся от каменных стен, она попыталась подняться на ноги, путаясь в широком и длинном плаще. Шаги замерли у ее решетки.

Тюремщик отпер клетушку и мотнул Нине головой, чтобы выходила. Ноги у аптекарши подгибались. Подхватив дрожащими пальцами корзинку и запахнув на себе поплотнее длинный плащ, она вышла. Охранник, молодой, высокий, заросший светлой бородой до самых глаз, взял ее за плечо, придержав.

Тюремщик прошел вперед, Нина пошла между ним и бородачом. Спустившись по винтовой лестнице с отполированными каменными ступенями, троица вышла в служебную часть. Здесь тюремщик повернулся к пленнице и пробормотал:

– Великий паракимомен велел отвести тебя к службам гинекея. Там тебя должны встретить. Ступай с Филиппом, он тебя отведет. – Помявшись, шепотом добавил: – Спасибо за травы. Я к тебе после наведаюсь еще. Коли тебя отпустят, конечно.

Нина и сказать ничего не успела, как он развернулся и ушел. А Филипп, оглядев Нину с головы до пят, вздохнул и поманил за собой на выход.

Под его взглядом Нина сжалась. К гинекею василиссы поведут. А она в перепачканной одежде, без мафория, не мылась несколько дней. На ходу достала из корзины кувшинчик с маслом и тряпицу. Капнула маслом на ткань, естественно, облила подол, неслышно помянула нечистого. Попробуй-ка на ходу все сделать, да при этом в длинном плаще не запутаться. Убрав кувшин обратно, на ходу протерла лицо и руки масляной тряпицей, как уж получилось.

Идти пришлось долго, Нина устала. Почувствовала, что зря не ела ничего – сил теперь нет совсем. А охранник шагал споро, размашисто и, если Нина отставала, брал ее за руку и волок за собой, пока она не взмолилась идти чуть помедленнее. Он нахмурился, но шаг замедлил. Шли они по служебным дорожкам в обход императорской бани, роскошных дворцов и садов. Лишь изредка удавалось Нине увидеть то тут, то там проглядывающие сквозь кусты и кипарисы изукрашенные мозаикой фасады, белоколонные беседки, статуи из белого мрамора. От вида статуй Нина поежилась, вспомнив свой недавний сон.

На подходе к службам Буколеонского дворца их встретил евнух. Спросил, кого охранник привел. Тот ответил, что доставляет аптекаршу Нину Кориари из Халки по приказу великого паракимомена. Окинул безбородого слугу презрительным взглядом. Евнух высокомерно поднял одну бровь и махнул, чтобы охранник шел обратно.

– Скажешь, что передал Игнату, слуге великого паракимомена.

Повернувшись к Нине, Игнат оглядел ее задумчиво, поморщился. Нина попыталась поправить одежду под его взглядом. Волосы платком прикрыты, а мафория-то нет. Туника и стола грязные. Вот как в таком виде Василию показаться?

Игнат тем временем, как будто что-то вспомнил, бросил взгляд вглубь двора. Повернулся и поманил Нину за собой.

Она насторожилась, но пошла послушно. Куда уже ей деваться? Он дошел до небольшого каменного здания, из которого доносился шум воды и громкие голоса.

Дверь им открыла женщина в одной тунике, едва прикрывающей колени. Игнат что-то ей прошептал, она кивнула почтительно и открыла дверь пошире, впуская Нину.

Игнат, с Ниной прощаясь, велел, чтобы поторопились.

Здание оказалось баней для слуг. Нина подивилась, насколько бани во дворце для слуг скромнее тех, в которые ходят горожане. Ни мозаик искусных, ни статуй в нишах. Темноваты, простора нет.

Женщина проводила Нину вглубь, протянула сложенную чистую ткань. Велела помыться споро, не рассиживаться, в разговоры не вступать. В аподитериуме Нина торопливо разделась, завернулась в полотно и прошла через тяжелую деревянную дверь в тепидариум. Чистые бадейки стояли у входа, рядом был короб с кусками грубой холстины. Девушки намывались, болтали, смеялись. Служанки постарше беседовали чинно, недовольно поглядывали на расшумевшихся девиц.

В