в сторону скамьи, – накрой вон хоть плащом. Дождемся ночи и вытащим его. К таверне поднесем и там в проулке оставим. Ну выпил человек много, с кем не бывает. А Нине я скажу, чтобы гнала тебя взашей, подмастерье безмозглый!

– Я не безмозглый. Я все по правилам сделал. Он не от опия умер.

– А от чего? От взгляда на твою рожу неумытую? – Галактион брезгливо поморщился.

Фока бросил на него злобный взгляд, но отвечать, видать, побоялся. Отвернувшись, он натянул на ладонь рукав туники, поплевал и принялся яростно тереть щеки и лоб.

Галактион пошарил на полках в комнатке позади, достал завернутый в тряпицу зачерствевший кусок круглого хлеба, соль и оливковое масло. Осторожно все понюхал.

– Эй, тут точно соль и масло? – обратился он строгим шепотом к Фоке.

– Точно. Нюхает он. Можно подумать, твой нос что-то унюхает. – Фока поднялся с пола и вдруг замер. Глаза его оббежали стол и остановились на глиняной чаше, стоящей с краю. Он медленно, как в наваждении, подошел к столу и сунул нос в чашу.

Галактион смотрел на Фоку, приоткрыв рот. Решив было, что подмастерье свихнулся, потянулся за веревкой, висевшей на крюке. Фока резко разогнулся.

– Мандрагора! – громко объявил он. И тут же прикрыл ладошкой рот, оглянувшись на дверь. Шепотом продолжил: – В этой чаше мандрагора была. Вот чем пахло! Видать, Нина настой из нее готовила, а чашу вымыть не успела. Вот почему она в коробе стояла! А я-то, дурак, взял и вино в нее налил. Может, потому он и умер? Мандрагора-то ядовита!

Галактион со смесью жалости и злости посмотрел на подмастерья.

– Тебе, дураку рассеянному, только горшки лепить можно. Да и те – без толку.

– Почему без толку? – Нижняя губа Фоки опять задрожала.

– Потому что сам и переколотишь!

Озабоченно глянув на хлеб, Галактион отложил его обратно на полку.

– Я сейчас вернусь. Сбегаю к Гликерии и принесу хлеба. А ты никому не открывай. Окна загороди, огня не разжигай. Жди меня.

– А ты скоро? Я один с мертвецом не хочу сидеть…

– Отравил – теперь сиди. И молись за душу загубленную. Может, тогда он не будет за тобой по ночам приходить.

Галактион вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Калитка едва слышно скрипнула.

* * *

Солнце уже спряталось за куполами, напоследок отразившись всполохом от золотого креста. Василий в дворцовых хлопотах не заметил, как прошло время. Беседа с Романом, наследником и соправителем, расстроила его.

Роман опять с утра ушел на ипподром, тайком выбравшись из дворца. Охранники, повинуясь приказу Нофа, его сопровождали. На ипподроме у Василия имелись свои соглядатаи и помощники. Но наследник был упрям и часто вел себя необдуманно. Занятия философией и математикой Роман опять пропустил, чем очень огорчил своего отца. Да Василий и сам был озабочен поведением наследника. Империи нужен разумный и сильный правитель.

Константин уже не молод, а заговоры в истории империи случались так часто, что императоры не успевали порой и года провести на престоле. Хотя какой там год! Сводные братья Василия, Стефан и Константин Лакапины, свергнувшие собственного отца и заточившие его в монастырь, не удержались на престоле и двух месяцев. Правда, это Василий справедливо считал своей заслугой. Именно он тайно подкупал, подговаривал и направлял патрикиев. Именно его смутьяны подбивали народ города на бунт с требованием передать власть Константину Багрянородному. Тот всегда больше прислушивался к советам Нофа, чем братья Лакапины. С Константином Василий мог фактически управлять империей, оставаясь в тени. И мудрая Елена Лакапина не забывала брата, благодаря которому она стала императрицей.

Спохватившись, что времени уже прошло немало, а Нина Кориари еще не стоит перед ним, Василий в раздражении запахнул шелковый сагион[44] и крикнул Игната. Тот бесшумно появился в дверях.

– От декарха нет вестей?

– Нет, великий паракимомен. Велишь послать?

– Велю. Хотя постой. Пойду сам. Подай мне черный плащ.

Игнат принес простой тонкий плащ без вышивки и украшений. В нем Василий часто покидал дворец, когда не хотел быть узнанным.

Они вышли в галереи и торопливо спустились по широкой лестнице. Манглавиты, стоящие на страже, подобно мраморным статуям, не пошевелились. Лишь проводили взглядом крупную фигуру великого паракимомена и семенящего за ним на отдалении Игната.

Свернув на дорожку, ведущую к службам и дальним подъездным башням, Василий натолкнулся на магистра оффиций Петра. Позади него вышагивали двое статных стражников из варяжской гвардии. Патрикий и евнух почтительно приветствовали друг друга.

– Позволь спросить мне, великий паракимомен, желаешь ли ты перевести аптекаршу в городскую тюрьму или тайно казнить? Я еще не знаю, в чем ее преступление, но надеялся, что ты мне расскажешь, – Петр говорил очень тихо, чтобы ни стража, ни Игнат его не слышали.

– Аптекаршу Нину? – Василий, крепко сжав зубы, мельком глянул на Игната.

Тот, не слыша разговора, но понимая, что господин им недоволен, склонился едва не до земли.

– Мне передали, что ты просил меня выслушать весть, что аптекарша в Халке. Если ты просишь меня казнить ее без…

– Подожди. – Василий потер ладонью лоб, длинно выдохнул. – Аптекаршу эту нужно теперь проводить ко мне. Но тебе не стоит беспокоиться, я распоряжусь. Я шел к тебе с этим и благодарен, что ты не казнил ее.

Он опять бросил мрачный взгляд на Игната. Тот сжался и переступил с ноги на ногу.

Василий быстрым шагом вернулся в свои покои и написал короткое сообщение. Свернув пергамент, он запечатал его воском и повернулся к слуге.

– Отнеси это начальнику тюрьмы. Пусть отправит стражника сопроводить арестованную к гинекею, пусть там ее встретят.

– Прости меня, великий паракимомен. – Игнат упал на колени, приняв письмо. – Я не знал, что весть про аптекаршу так важна. Я не посмел надоедать тебе.

– Не смей и сейчас. – Василий отвернулся.

Игнат поднялся, пухлый гладкий подбородок его дрожал. Он молча склонился и, пятясь, вышел из покоев.

Глава 17

Средство от несварения

Корень девясила мелко порубить, высыпать в горшок малую меру. И корень аира, что на болоте растет, тоже помельчить да к девясилу добавить. Пять веточек тимьяна растереть да к корешкам бросить. Залить секстарием кипящей воды, закрыть горшок и отставить, чтобы остыл. Настой сам пить, а то, что на дне останется, прожевать можно. Не все сразу, а понемногу.

Такой настой и при несварении хорошо поможет, и при мужской слабости. А женщинам в дни регул боль притупит да сил даст. Только детям и женщинам в тяжести такой настой пить нельзя.

Из аптекарских записей