– Да. Я даже пригрозил, что если она знает, где кольцо, то лучше рассказать, иначе ее могут обвинить в государственной измене. Но она не умеет врать – у нее и правда нет кольца.

– Я тебе верю, просто хочу с ней поговорить. Сделай милость, пошли за ней, пусть приходит сегодня же.

– Да, василисса, – После секундного молчания Василий покорно склонил голову.

– Тебе не за что сердиться на меня, – Елена прикоснулась пальцами, украшенными драгоценными перстнями, к его руке. – Ты мой брат, я знаю, что ты делаешь все для империи. Прости мне мое женское любопытство.

Великий паракимомен вздохнул.

– Не к лицу тебе, сестра, прикидываться слабой любопытной женщиной. Я пошлю за Ниной. И не стану защищать ее, если она виновна.

* * *

Тюрьма, находящаяся за дворцовой стеной вблизи главных ворот, называлась так же, как и ротонда, через которую все посольства попадают к императору – Халка. Ротонда та, сказывали, удивительно хороша. Ажурные тяжелые решетки закрывают окна, все стены выложены разноцветным мрамором, на полу и купольном потолке мозаика искусная. А в центре ротонды – круглая плита из порфира[40], куда только император может ступать. Нина там, понятное дело, не бывала. Но через служанок василиссы была наслышана про то, какие красоты во дворце есть.

Равдухи провели аптекаршу вслед за Никоном в боковые хозяйственные ворота. Тоже тяжелые, обитые медными листами, обрамленные узором из бронзы, хоть и не таким богатым и искусным, как ворота главного входа, чья красота поражала и восхищала.

В тюрьме как будто придавило Нину. Захотелось согнуться, сжаться. На первом уровне, где есть окна и видно солнце, все выглядело как обычная служба – писари со свитками, стражники. Иногда заходили слуги – то приносили списки, то передавали на словах поручения патрикиев.

Никон тихо поговорил со смотрителем, тот кивнул и велел стражникам отвести Нину наверх. Поняв, что ее и в самом деле сейчас уведут в страшную темницу, Нина кинулась к сикофанту.

Стражники перехватили ее, Нина в ужасе закричала:

– За что же ты меня в тюрьму запираешь, почтенный Никон?! Я же не виновна ни в чем! Что за подлость ты надумал?

Никон обернулся к ней, подошел ближе. Глядя в глаза, устало произнес:

– Остановись, Нина! Здесь посиди, авось одумаешься. – Никон махнул рукой и вышел.

По узкой спиральной лестнице стражники довели Нину до тесного темного зала с низким потолком. Вдоль всего помещения за тяжелыми решетками видны были крохотные отделения, в которых сидели, лежали, стояли преступники. Окон здесь не было, свет падал лишь от факела, что несли воины. Хотя в некоторых клетушках Нина заметила светильники, а в иных – даже свечи. У этих, видать, есть богатые родственники, что передают несчастным масло, еду и одежду.

Запах здесь перехватывал горло. Тяжелый дух немытых тел, скисшей еды, грязного тряпья и чего-то еще тошнотворного обволакивал, забирался в нос, проникал через кожу, отнимал волю и придавливал к грубым каменным плитам пола.

Вели преступники себя по-разному. Кто-то едва поворачивал голову, глянув на проходящих мимо стражников с напуганной аптекаршей, кто-то долго и мрачно смотрел Нине вслед. Один заключенный, заросший бородой, в когда-то дорогой шелковой, а сейчас – засаленной и потрепанной тунике, кинулся на решетку, протянул руку, стараясь ухватить женщину.

Нина шарахнулась, а стражник привычно хлестнул по вытянутой руке палкой. Мужчина зашипел, убрал руку, скрылся в темноте камеры.

Нину провели в самый конец, где за последней аркой в узких клетушках ютились арестованные женщины. Их было немного, Нина насчитала три светильника. На решетки была подвешена тонкая ткань, видимо, чтобы скрыть женщин от нескромных глаз.

Аптекаршу втолкнули в крохотную комнатку, задвинули решетку. Нина была настолько ошеломлена, что не проронила ни звука за все время, пока шла сюда. Она оглядела клетушку. В углу шумела вода, значит, это нужное место, прямо здесь. Хоть не надо в собственных испражнениях сидеть, и на том спасибо. Рядом с решеткой – кучка тряпья. Нина присела, протянула руку, ощупала грубую плотную ткань, под которой скользила старая солома.

Нина закрыла глаза и рухнула на колени. В груди застрял колючий ком, мешающий дышать. Она разрыдалась в голос, не сдерживая ни слез, ни крика. Колотила в исступлении кулаками по каменному холодному полу, проклинала вероломного Никона, злобного сухорукого, подлую Аристу с ее приспешниками. Рыдания аптекарши эхом разносились по темнице. Но обитателей это, похоже, не беспокоило. Не первая она тут слезы льет и не последняя.

Из-за решетки донесся вдруг до Нины негромкий мелодичный голос, поющий что-то знакомое. Она замолчала в удивлении. Прислушавшись, разобрала древний гимн, где восхвалялись подвиги Геракла. Голос был нежный и тонкий, как у ребенка.

Еще всхлипывая, подобралась Нина к самой решетке, боясь прервать поющую. Так странно было услышать песню в этом царстве отчаяния и страха, что все звуки вокруг пропали. Видимо, остальные тоже затаили дыхание.

На рыдания у Нины больше не было сил. Она сидела на жестком полу, прислонившись щекой к холодной решетке. Слезы еще текли по щекам, не принося облегчения. Она попрощалась мысленно и с аптекой, и с безбедной жизнью. Гильдия уж точно не позволит ей теперь торговать, раз в тюрьму попала, да еще и в Халку, где держат только тех, кто против империи или василевса пошел.

Когда песня стихла, за решеткой напротив заплясал огонек масляного светильника. За толстыми прутьями показалось бледное лицо старушки. Она мягко спросила, обращаясь к Нине:

– Кто ты, добрая женщина, и за что здесь оказалась?

– Я Нина-аптекарша. А за что тут оказалась… Оговорили меня, в краже обвинили.

– В краже? В Халку за кражу сажают, только если ты что-то у самого императора или его приближенных украла. – Женщина замолчала, ожидая объяснений.

Но Нина молчала, опустив голову. Рассказывать все подробно – сил не было. А коротко и не объяснишь. К тому же Василий велел про кольцо никому не говорить.

«Василий! – вздрогнула Нина. – К нему надо весточку послать, может, он ее выручит?»

– Скажи мне, почтенная, твое имя, чтобы я знала, как к тебе обращаться, – вежливо произнесла Нина.

– Меня зовут Елена. Слева от меня – Таисия, это она пела. А на твоей стороне – Клавдия. Я здесь за то, что убила мужа. Но моя семья вступилась и не дала меня казнить. Таисия – за то, что совратила друнгария флота[41], а потом украла у него печать, что означает государственную измену. А Клавдия… она сама тебе расскажет. Это то, в чем нас обвиняют. А что на самом деле