чем когда он был в Чикаго, хотя сам не знал почему.

Я принял душ и посмотрел на часы: времени до работы оставалось навалом. Вскоре я оказался у комода в гостевой спальне и взял конверт, на котором значилось: «Бернардо». Как же мне хотелось разорвать его и заглянуть внутрь. Быть может, открой я этот конверт – я открыл бы нечто новое о своей жизни.

Но я просто не смог. И кинул его обратно в ящик.

Весь оставшийся день я думал о брате, хотя даже не помнил, как он выглядит. На работе я постоянно путал заказы. Администратор попросил меня быть повнимательнее.

– Я тебе не за красивые глаза плачу.

Я хотел выругаться в ответ, но сдержался.

После работы я заехал к Данте.

– Хочешь напиться? – предложил я.

Он внимательно на меня посмотрел.

– Давай.

К счастью, ему хватило деликатности не спрашивать, что стряслось.

Вернувшись домой, я залез под душ и смыл с кожи запах жареной картошки и луковых колец. Папа читал. В доме было до странного тихо.

– А где мама?

– Она вместе с твоими сестрами поехала в Тусон, навестить тетю Офелию.

– Ах да, совсем забыл.

– Так что сегодня мы вдвоем.

Я кивнул:

– Будет весело. – Говорил я без сарказма, но вышло наоборот.

Я чувствовал на себе пристальный взгляд отца.

– Что-то не так, Ари? – спросил он.

– Нет. Пойду погуляю. Хотим покататься с Данте.

Он кивнул, продолжая меня разглядывать.

– Ты какой-то не такой, Ари.

– Не такой?

– Злой.

Будь я храбрее, я бы сказал ему: «Злой? Интересно, на что же мне злиться? Знаешь что, пап? Мне плевать, что ты не рассказываешь мне про Вьетнам. Хоть я и знаю, что ты до сих пор на войне, мне все равно – можешь о ней не рассказывать. Но меня бесит, что ты не говоришь со мной о брате. Черт возьми, пап, это молчание невыносимо».

Я представил, как он отвечает: «Молчание спасло меня, Ари, неужели ты не понимаешь? И откуда у тебя эта одержимость братом?»

И я парирую: «Одержимость, пап? Знаешь, чему я научился у вас с мамой? Я научился не разговаривать. Научился хоронить все глубоко внутри себя. И ненавижу вас за это».

– Ари?

Я чувствовал, что вот-вот расплачусь и что отец это заметил. А еще злился, что он видит всю ту грусть, которая живет внутри меня.

Он протянул ко мне руку.

– Ари…

– Не трогай меня. Просто не трогай.

Я не помню, как добрался до Данте. Помню лишь, как ждал его в пикапе у дома.

Его родители сидели на ступеньках крыльца. Они помахали мне. Я помахал им в ответ. Мгновение спустя они оказались возле машины, и я услышал голос мистера Кинтаны:

– Ари, ты плачешь…

– Да, бывает, – ответил я.

– Давай зайдем в дом, – позвала миссис Кинтана.

– Нет.

А потом появился Данте. Он улыбнулся мне. Затем маме с папой.

– Поехали, – сказал он.

Его родители не стали меня расспрашивать.

Я просто ехал. Я мог ехать бесконечно. Понятия не имею как, но я отыскал в пустыне свое любимое место. Как будто внутри меня был компас. Вот вам тайна Вселенной: иногда наши инстинкты сильнее разума.

Я вышел из машины и хлопнул дверью.

– Вот дерьмо! Я забыл пиво.

– Нам не нужно пиво, – прошептал Данте.

– Нам нужно пиво! Нам нужно долбаное пиво, Данте! – Я сам не понимал, почему кричу. И вскоре мои крики превратились в рыдания, и я рухнул в объятия Данте, и плакал, плакал… А он обнимал меня, не говоря ни слова.

Вот еще одна тайна Вселенной: иногда боль, как буря, появляется из ниоткуда. Самое безоблачное утро может закончиться ливнем. Закончиться громом и молниями.

Семь

Странно было жить без мамы.

Я не привык сам варить себе кофе.

Папа оставил мне записку:

Все хорошо?

Да, пап.

Тишину дома нарушил Ножкин лай – и мне сразу стало веселее. Так она звала меня на пробежку.

Тем утром мы с Ножкой бежали быстрее обычного. Я пытался ни о чем не думать, но получалось плохо. Я думал о папе, о брате, о Данте. Я всегда думал о Данте, всегда пытался его понять и задавался вопросом, почему мы дружим и почему это так важно для нас обоих. Я ненавидел думать о вещах и людях, представлявших собой загадки, которые я был не в силах разгадать. Я постарался переключиться и подумал о тете Офелии в Тусоне. Задумался, почему никогда ее не навещаю, несмотря на то что люблю. Она жила одна, и я мог бы к ней приезжать, но не делал этого. Иногда я ей звонил. С ней было на удивление приятно разговаривать. Я чувствовал, что она меня любит, и всегда гадал, как ей удается показать это по телефону.

Вытираясь полотенцем после душа, я увидел свое голое тело в зеркале. Я оглядел его. Как это странно – иметь тело. Я то и дело об этом размышлял. Очень странно. Я вспомнил, как тетя Офелия однажды сказала: «Наши тела прекрасны». Никогда прежде взрослые мне такого не говорили. И я задумался: почувствую ли я однажды, что и мое тело красиво? Тетя Офелия разгадала немало тайн нашей Вселенной. Ну а я не разгадал ни одной.

Я не мог разгадать даже тайну собственного тела.

Восемь

Перед работой я заехал в аптеку, в которой работал Данте. Наверное, я просто хотел убедиться, что он в самом деле устроился на работу. Когда я зашел, он стоял за прилавком и раскладывал на полке сигареты.

– Ты в обуви? – спросил я.

Он улыбнулся. Я уставился на его бейджик. «Данте К.».

– Я как раз о тебе вспоминал, – сказал он.

– Правда?

– Только что заходили две девчонки.

– Девчонки?

– Оказалось, они тебя знают, и мы разговорились.

Я сразу понял, о ком речь.

– Джина и Сьюзи, – сказал я.

– Ага. Они милые. И симпатичные. Из твоей школы.

– Да, милые и симпатичные. А еще кошмар какие назойливые.

– Они посмотрели на мой бейдж и переглянулись. А потом одна из них спросила, знаю ли я тебя. Я удивился, что она спросила меня об этом.

– И что ты им сказал?

– Сказал, что знаю. Что ты мой лучший друг.

– Так и сказал?

– Ну ты ведь и правда мой лучший друг.

– Они спрашивали что-нибудь еще?

– Да. Спросили, знаю ли я подробности об аварии, в которой ты сломал ноги.

– Поверить не могу. Просто не могу поверить!

– Что такое?

– Ты им рассказал?

– Конечно, рассказал.

– Рассказал?!

– Почему ты